Книга Иоанн III Великий. Ч.1 и Ч.2 - Людмила Ивановна Гордеева

ещё человеком, не достигшим тридцати лет, с широкими плечами, крепкой шеей, на которой красовалась довольно симпатичная голова с вьющимися рыжеватыми волосами, завязанными сзади тряпицей, с круглым лицом. Несмотря на постоянные посты и голодовки монаха, оно ещё сохранило молодецкий румянец на щеках, и блеск в его умных серых глазах ещё не погас. Кассиан, как прежде и Иосиф, выполнял в монастыре много тяжёлой физической работы, особенно в поле и на скотном дворе, где хорошо справлялся и даже по-своему дружил с лошадьми. За подвижническую иноческую жизнь Пафнутий назначил его конюшим и предложил, несмотря на молодость, ввести в состав соборной братии, решавшей все монастырские дела. Но это повышение не изменило Кассиана, он оставался таким же скромным и простодушным, как прежде, столь же строгим и требовательным к себе.

— Да, я согласен, все мы многим ему обязаны, — согласился Иосиф, — все юными сюда пришли, именно он лепил нас по своему разумению с Божьей помощью. И грех жаловаться — не худшие люди получились, а, братья?

— Ишь ты, расхвалился, возгордился, — иронично улыбнулся над Иосифовыми словами Иона Голова.

Он при дрожащем мерцании свечи уже пересмотрел все лежавшие на сундуке книги и пришёл к выводу, что там ничего нового не появилось. И потому, оторвавшись от любимого занятия, включился в разговор. Иона получил своё прозвище за тонкий ум, наблюдательность, умение чётко сформулировать свои мысли, дать добрый совет. Услышав нужную подсказку, как-то один из монахов воскликнул: «Ну и голова!» Кто-то повторил эту фразу, так и прилепилось к Ионе, в общем-то, не самое плохое прозвище, которым он не тяготился и даже, напротив, старался оправдать его, много читал и размышлял о смысле жизни и веры.

Иона, как и другие братья, был одет в чёрную, далеко не новую рясу, клобук его лежал на сундуке, а по плечам, лбу и груди рассыпались тёмно-русые, аккуратно расчёсанные кудри. Недавно Иона, ровесник Иосифа, был назначен меньшим экономом-казначеем, после чего позволил себе приобрести аккуратные новые сапоги, над чем его аскетичные товарищи не преминули подшутить. Но Иона шуткой пренебрёг и продолжал носить эту мягкую, удобную обувку. Вот и теперь, вытянув ноги, он любовался отблеском свечи на их красивой гладкой поверхности. Заметив это, босой Кассиан не утерпел:

— Ох друг, совсем суета тебя одолела! Для чего нам земная жизнь дана? Сам же знаешь: чтобы умолить Творца простить нам грех первородный, чтобы смирением и молитвами снискать себе спасение, вернуться к жизни вечной. А ты о тепле и уюте печёшься, а не о спасении!

— Так одно другому не мешает, — возразил Иона. — Какая Господу радость, если я босой да холодный, как ты, ходить буду? Можно подумать, моё усердие к молитве от этого возрастёт!

— А то нет! Чем больше ты думаешь об усладе для тела, тем меньше остаётся времени и сил для укрепления духа, для молитвы.

— А может, наоборот? Пока ты мёрзнешь и отвлекаешься на ненужные никому страдания, я в тепле, без посторонних мыслей, Спасителю и себе послужу! И другим!

— Не спорьте, братья, — остановил товарищей Иосиф. — Наверное, каждый из вас по-своему прав. Во всём мера нужна. Можно и мирянину, и семейному спастись, сохранив в душе закон Божий. Конечно, с нас, с иноков, и спрос выше, мы специально здесь собрались, чтобы понуждать своё естество и держаться одних только Господних словес и заповедей. Но, видно, и среди нас каждый свой путь спасения и усмирения плоти ищет. Господь нас рассудит!

— Ты прав, брат, каждый свой путь ищет, — согласился Иона. — Прости, Кассиан, что спорил с тобой. Я ценю твой подвиг и даже восхищаюсь им. Но сапог новых не сниму и босой ходить не стану, — свёл он спор и своё извинение к шутке.

Кассиан кивнул в знак одобрения слов товарища:

— Я ж от тебя этого и не требую. Носи свои сапоги на здоровье. Хочешь, я тебе ещё и тулупчик новенький подарю? Меня им прошлой зимой боярин один наградил. Увидел босого на снегу и в ужас пришёл. Я отказывался, но он так и уехал, оставив своё добро. С тех пор и лежит без пользы.

— Спасибо, до зимы ещё дожить надо. А вы знаете, что завтра к нам на освящение храма обещал прибыть сам государь Иоанн Васильевич?

— Да, я знаю, говорил с его гонцом Федей Викентьевым, — отозвался Иосиф.

— А я впервые слышу, — удивлённо приподнялся со своего места Герасим. — Ныне целый день у себя в келье над рукописями просидел, ни с кем, кроме вас, за весь день словом не перемолвился. Только на службу, в трапезную, и обратно. Заказ получил срочный от князя Михаила Андреевича, он просил «Лествицу» ему срочно переписать. Тоже обещался завтра здесь быть на освящении храма и забрать книгу. Вот я и спешил. А тут, оказывается, событие такое приспело!

— Да, гонец сказал, что государь приедет с наследником, супругой и матушкой Марией Ярославной, что они уже прибыли в Боровск и остановились на своём дворе. А поутру прямиком сюда прибудут.

— Надо же, и наш старец, как нарочно, занемог. Наверняка все захотят с ним побеседовать, благословение получить.

— Да, — согласился Иосиф, — нелегко ему придётся. Одна надежда, что к утру полегчает преподобному. Его сейчас Арсений травами отпаивает.

За окном раздался благовест — мерный удар колокола, созывающий иноков на полунощницу.

— Что-то сегодня рано? — удивился Иона.

— Старец специально так распорядился, чтобы мы потом успели к завтрашнему дню отдохнуть как следует. Гости всегда много сил отнимают.

Иноки не спеша поднялись со своих мест, натянули на головы чёрные клобуки и двинулись в сторону старого деревянного храма, рядом с которым, словно радостная праздничная невеста, сияя новенькими золочёными куполами, крестами, мозаикой и каменным узорочьем, ждала своего часа новая церковь.

И вот этот день в канун Рождества Богородицы наступил. Утреню монахи отслужили ещё в старом деревянном храме почти без посторонних, за исключением прибывших загодя паломников, а уже к обедне повалил со всех окрестностей народ, невесть откуда узнающий обо всех важных монастырских событиях. К тому же времени пожаловал и поезд государя с семейством.

Пафнутий, пересилив недомогание, встречал гостей возле нового храма с обычной своей кроткой улыбкой и с поклонами. Иоанн сам подошёл к старцу, поцеловал ему руку, тот благословил гостя. Следом то же самое проделали и его сын, Иван Молодой, вдовая великая княгиня Мария