Книга Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

Тут она прижала к себе мою руку.

— Так вот как у вас обстоит дело! — сказал Алан, оглядываясь на нас. — Это самое лучшее, что вы когда-либо могли сделать. Должен вам сказать, моя милая, вы и вправду составляете прекрасную пару.

Тропинка, по которой он шел, привела нас к ветряной мельнице, где я заметил человека в матросских брюках. Спрятавшись за нею, он, казалось, наблюдал. Но мы, конечно, видели его.

— Смотрите, Алан! — сказал я.

— Тсс… — отвечал он, — это мое дело.

Человек, вероятно, был немного оглушен шумом мельницы, так как не замечал нас, пока мы не подошли совсем близко. Тогда он обернулся, и мы увидели, что это высокий матрос со смуглым лицом.

— Надеюсь, сэр, — сказал Алан, — что вы говорите по-английски?

— Non, monsieur[36], — отвечал он с невероятно дурным французским акцентом.

— «Non, monsieur»! — передразнил его Алан. — Так-то вас учат французскому языку на «Морском коне». Ах ты толстобрюхое животное! Вот тебе шотландский кулак для твоей английской спины!

И, подскочив к нему, прежде чем тот смог убежать, нанес ему удар, от которого матрос упал ничком. Затем Алан с жестокой улыбкой стал смотреть, как тот поднялся на ноги и удрал за песчаные холмы.

— Однако мне давно пора убраться отсюда, — сказал Алан и быстрым шагом продолжал путь к задней двери гостиницы Базена.

Мы следовали за ним.

Случилось так, что, войдя в одну дверь, мы лицом к лицу встретились к Джемсом Мором, входившим в другую.

— Скорей, — сказал я Катрионе, — ступайте наверх и собирайте свои вещи — это для вас неподходящая сцена.

Между тем Джемс и Алан встретились на середине длинной комнаты. Катриона прошла мимо них. Поднявшись немного по лестнице, она оглянулась, но не остановилась. Действительно, на них стоило посмотреть. Когда они встретились, в Алане, несмотря на самый любезный и дружеский вид, чувствовалось что-то несомненно воинственное, так что Джемс почуял опасность — так же, как по дыму узнают, что в доме пожар, — и стоял, готовый ко всему.

Время было дорого. Положение Алана, окруженного врагами в этом пустынном месте, устрашило бы даже Цезаря. Но в нем не было заметно никакой перемены, и он начал разговор в своем обычном насмешливом тоне.

— Доброго утра еще раз, мистер Друммонд, — сказал он. — Какое же у вас было ко мне дело?

— Так как дело это секретное и рассказывать его довольно долго, — сказал Джемс, — то, я думаю, лучше будет отложить его на после обеда.

— Я не вполне уверен в этом, — отвечал Алан. — Мне думается, что это должно случиться теперь или никогда. Я и мистер Бальфур получили письмо и думаем скоро уехать.

Я заметил удивление в глазах Джемса, но он сдержался.

— Одного слова моего достаточно, чтобы удержать вас, — сказал он, — одного названия моего дела.

— Тогда говорите, — возразил Алан, — нечего стесняться Дэви.

— Это сделало бы обоих нас богатыми людьми, — продолжал Джемс.

— Неужели? — воскликнул Алан.

— Да, сэр, — сказал Джемс. — Это — сокровище Клюни.

— Не может быть! — воскликнул Алан. — Вы что-нибудь узнали о нем?

— Я знаю место, мистер Стюарт, и могу указать его вам, — сказал Джемс.

— Это лучше всего! — воскликнул Алан. — Я, право, рад, что приехал в Дюнкерк. Так вот ваше дело, не так ли? Мы поделим богатство пополам, надеюсь?

— Это и есть мое дело, сэр, — сказал Джемс.

— Отлично, отлично! — продолжал Алан. Затем с тем же детским интересом он спросил: — Так оно ничего не имеет общего с «Морским конем»?

— С чем? — сказал Джемс.

— Или с тем малым, которого я только что бросил на землю за этой мельницей? — продолжал Алан. — Ну, любезный, довольно вам лгать! У меня в кармане письмо Паллизера. Кончено, Джемс Мор! Вам никогда больше нельзя будет показываться в обществе порядочных людей!

Джемса это застало врасплох. Он стоял с минуту бледный, неподвижный; затем вдруг в нем запылал страшный гнев.

— Вы смеете говорить это мне, пащенок? — зарычал он.

— Грязное животное! — воскликнул Алан и закатил ему звонкую пощечину.

В следующий миг они оба уже скрестили свои шпаги.

При первом звуке обнаженной стали я инстинктивно отскочил. Следующее, что я увидел, был удар, который Джемс отпарировал так близко, что я испугался за его жизнь. В уме моем промелькнуло, что он отец Катрионы и некоторым образом мой, и я подбежал, стараясь разнять их.

— Отойди, Дэви! Что ты, с ума сошел? Да отойди же, черт возьми!

Я дважды сбивал их шпаги. Пошатнувшись, я ударился об стену, но вскоре опять был между ними. Они не обращали на меня внимания, нападая друг на друга как бешеные. Я не могу понять, как я не был ранен сам и не ранил одного из этих двух Родомонтов[37]. Все кружилось вокруг меня точно во сне. Вдруг посреди драки я услышал громкий крик на лестнице, и Катриона одним прыжком очутилась перед отцом. В ту же минуту острие моей шпаги воткнулось во что-то мягкое. Когда я вытащил шпагу, на ней была кровь, так же как и на платке девушки. Я остановился в отчаянии.

— Вы хотите его убить у меня на глазах? Ведь я все-таки его дочь! — воскликнула она.

— Я покончил с ним счеты, милая моя, — сказал Алан и сел на стол, скрестив руки и держа в руке обнаженную шпагу.

Она некоторое время стояла задыхаясь, с широко открытыми глазами, затем быстро обернулась к отцу и взглянула ему в лицо.

— Вон! — закричала она. — Я не могу видеть вашего позора: оставьте меня с честными людьми. Я дочь Альпина! Вой отсюда, позор Альпина!

Она произнесла это с таким жаром, что я пришел в себя после ужаса, в который меня повергла моя окровавленная шпага. Оба они стояли друг против друга: она с красным пятном на косынке, он же бледный как полотно. Я хорошо знал его и понимал, что слова ее должны были поразить его в самое сердце. Однако он принял вызывающий вид.

— Что же, — сказал он, вкладывая шпагу в ножны, хотя все еще не спуская глаз с Алана, — если спор окончен, то я только возьму свой чемодан…

— Никто не увезет отсюда чемодана, кроме меня, — сказал Алан.

— Сэр! — воскликнул Джемс.

— Джемс Мор, — сказал Алан, — эта леди, ваша дочь, выходит замуж за моего друга Дэви, и потому я позволяю вам убраться живым. Но послушайтесь моего совета: не попадайтесь мне на глаза и не сердите меня. Что бы вы ни думали, но есть границы и моему терпению.