Книга Дневник. 1873–1882. Том 1 - Дмитрий Милютин

Положение дел около Елены вовсе не успокоительно. В течение вчерашнего и нынешнего дня известия от Деллингсгаузена заключались только в том, что «всё спокойно», то есть что наши войска продолжают стоять на своих позициях у Яковицы и Златорицы, лицом к лицу с турками, по временам перестреливаясь с ними. Такое положение в нескольких часах расстояния от Тырнова не может долго продолжаться. Турки явно усиливаются, поджидая подкреплений; мы же не можем уже ничем подкрепить войска на этих пунктах. Наследник цесаревич, отделив вправо всё, что было возможно из войск Рущукского отряда, доносит, что с остающимися у него войсками растянутая позиция занята очень слабо и он считает свое положение небезопасным.

Авось дурная погода и невылазная грязь опять помешают туркам продолжать энергично начатое наступление.

28 ноября. Понедельник. Наконец дожили мы до счастливой развязки нашего долгого и томительного ожидания – падения Плевны! Повсюду слышны возгласы «ура!».

Рано утром получена из Богота телеграмма о том, что, по слухам, Осман-паша намерен сегодня прорваться сквозь наши линии, а вслед за тем пришло известие, что турки устраивают переправы через Вид, в течение ночи оставили главные свои редуты – Кришинский и на северном фронте. Немедленно государь собрался ехать на позицию. Приехав на обычное место, на редут, увидели мы, что все наши войска, занимавшие линию блокады, уже двинулись вперед; Кришинский редут занят нами; продолжавшаяся всё утро пальба прекратилась. Из телеграмм, приходивших одна за другой с разных пунктов на главную станцию полевого телеграфа, узнали, что Осман-паша действительно перешел было за Вид и атаковал гренадер, но был отбит и отброшен обратно на Плевну. Государь сел верхом и выехал на высоты, с которых Плевна показалась как на ладони; нигде уже не слышно было перестрелки.

Нетерпеливо ожидая более обстоятельных известий, государь возвратился на прежнее свое место, на редут, куда направлялись один за другим желанные вестники. Первым прискакал флигель-адъютант Милорадович; запыхавшись, в сильном волнении, он рассказал, как проехал через Плевну, что там видел и слышал; после него приехал с северной стороны генерал-майор князь Витгенштейн, а за ним полковник Моравский, передававший, как он сам был очевидцем сдачи раненного Осман-паши со всей его армией генералу Ганецкому. По мере того как разъяснялось дело, все лица также прояснялись; все ободрились и поздравляли государя со счастливым концом. Сам государь как будто помолодел, тут же назначил князя Витгенштейна генерал-адъютантом, а Моравского – флигель-адъютантом.

Когда мы еще ехали к редуту, государь подозвал меня и очень любезно, протянув руку, спросил: «А кому обязаны мы тем, что не бросили Плевну и теперь овладели ею? Кто 31 августа, после неудачных атак, подал первый голос против отступления?» Такой неожиданный вопрос несколько озадачил меня, но государь прибавил: «Я не забыл этой заслуги твоей; тебе мы обязаны нынешним нашим успехом».

Глубоко был я тронут таким вниманием государя; но еще более тронуло меня отношение государя уже на редуте, когда я стоял и разговаривал с генералом Обручевым и некоторыми другими лицами свиты, и государь, подойдя к нам, повторил при них сказанное мне прежде одному, а затем сообщил, что награждает меня орденом Святого Георгия 2-й степени. Тут начались обычные поздравления и лобзания.

Я протестовал сколько мог и со всей искренностью утверждал, что не считаю себя заслужившим такой награды, что мне совестно будет носить этот высокий знак боевых заслуг. Государь весьма любезно возразил: «Нет, я признаю, что ты заслужил вполне, – а затем с улыбкой спросил: – А считает ли военный министр, что и я заслужил георгиевский темляк?» Восхищенные благодушием государя, все мы, окружавшие его, прокричали ему с неподдельным одушевлением «ура!».

На возвратном пути с позиции в Порадим я припоминал, что уже в третий раз в жизни приходится мне после продолжительной и тягостной осады укрепленной позиции испытывать резкий переход от томительного выжидания к счастливой развязке: в 1839 году – под Ахульго, в 1859 году – под Гунибом и теперь – под Плевной. Гул орудий и перестрелка, постоянно слышанные в течение месяцев, вдруг умолкают; все войска, прятавшиеся осторожно от неприятельских выстрелов в траншеях, за насыпями, за естественными складками местности, бросили свои норы и уже занимают места, так долго остававшиеся для них недоступными; биваки, на которых еще вчера стояли наши резервы, теперь опустели; наши штыки блестят там, где еще вчера держался неприятель. Немедленно по возвращении в Порадим государь призвал меня к себе и, вручив орденские знаки Святого Георгия 2-й степени, обнял меня и снова благодарил в самых задушевных выражениях.

29 ноября. Вторник. В 11 часов утра государь со всей свитой поехал в Плевну. Любопытно было проезжать мимо опустевших батарей и редутов – как наших, так и турецких. Нас изумляли произведенные неприятелем гигантские работы. Подъезжая к Плевне, государь был встречен великим князем главнокомандующим со всей его свитой. Оба брата обнялись сердечно; государь надел на великого князя ленту Георгиевского ордена, тут же объявил о наградах генералам Непокойчицкому, Тотлебену, князю Имеретинскому, Левицкому и князю Масальскому и послал георгиевские кресты главным начальствующим лицам гренадерского корпуса, которому досталась главная роль во вчерашнем бое. Тут же, на высоте, в виду Плевны, отслужено было молебствие. Погода поправилась, даже выглянуло солнце. К молебствию подошли некоторые из ближайших частей войск. Они провели более суток в поле, почти без пищи; несмотря на то, шли бодро и имели воинственный вид.

После молебствия мы въехали в самый город по узким, грязным улицам, более похожим на канавы для стока нечистот. Многие кварталы были в развалинах; в иных домах выбиты стекла; но вообще город претерпел мало. Жителей было очень немного; попадавшиеся небольшими кучками болгары смотрели приветливо; но гораздо более видели мы угрюмых, диких лиц пленных турок. Мы наткнулись на целую колонну турецких пленных, препровождаемых под конвоем румынских войск.

В одном из лучших домов города был приготовлен завтрак. Здесь мы сошли с лошадей, а после завтрака представился государю пленный Осман-паша. Он был ранен в ногу, и потому его поддерживали под руки. Он держал себя с достоинством, отвечал на вопросы государя вежливо, но без унижения, и лицо его заметно оживилось, когда государь объявил, что оставляет ему оружие в знак уважения мужественной его защиты.

После того государь, проезжая верхом по грязной улице, остановился у православной церкви, в которую вход был более похож на вход в какой-нибудь кабак. Его встретило духовенство с крестом и хоругвями; после короткого молебствия государь сел в экипаж и выехал из города, по дороге к мосту на Виде; за ним двинулись мы все, составлявшие свиту. Ехали мимо огромной массы турецких семейств и пленных, занимавших долину по обеим сторонам дороги. Разноцветная эта толпа с повозками и волами покрывала все скаты возвышений. Вид был живописный, но вместе с тем раздирающий сердце. Много израненных, изувеченных; многие из них тут же в наших глазах умирали; истощенные лица, оборванная одежда. Повсюду разбросаны патроны, обломки, скелеты давно уже павших лошадей и волов. Да и тела человеческие едва были засыпаны землей; тут и там торчали из-под земли руки и ноги.