Книга Каждому свое - Вячеслав Кеворков

— Да как же так? И что — всех несчастных убили?

— Я договорился с ее мажордомом, французом славянского происхождения, забрал всех зверей к себе, теперь мы с ними живем в подвале дома. Не перестаю изумляться, насколько животные человечнее людей, как чутко они осознают приближение опасности. Кошка спокойно побросала своих еще слепых младенцев по одному в корзину, обычно суетливые собаки послушно встали в строй и пошли за мной. На следующий день появились ветеринары со шприцами, заполненными ядами, и я им объяснил, что вчера все животные разбежались. Ветеринаров это сомнительное объяснение вполне устроило. Как и выплаченное вознаграждение за невыполненную работу. Выпив по стакану вина, они удалились с миром. Животных в течение недели разобрали местные жители, хотя и сами жили впроголодь.

Подошел официант и поставил на стол графин с красным вином, два простых бокала, тарелку с кусочками жареного на гриле овечьего сыра, и копченых сардин. Вдохновленный Генрих решился на тост.

— За тех, кто не склонил перед злом голову и не спрятал ее под крыло от страха!

Они выпили с серьезным видом, настроившись на деловой лад.

— В связи с разворачивающимся в стране террором, масштабы которого предсказать трудно, вам предлагают срочно свернуть активные действия и, учитывая разгром абвера, выводить ваших людей и самим выходить из страны. Для этого вам рекомендуют использовать железнодорожный маршрут Берлин — Берген на острове Рюген, а оттуда два раза в неделю отправляется паром из шведского порта Трелленборг.

— А дальше что?

— Дальше — другая история. Недели полторы назад на приеме в Копенгагене к нашему послу подошел шведский чиновник не самого высокого ранга и поинтересовался, как далеко собираются продвигаться русские танки по балтийскому побережью после падения Кёнигсберга? «До тех пор, пока не получат приказа остановиться», — ответила советский посол Александра Коллонтай. Уже на другой день она была вызвана в Министерство иностранных дел шведского королевства, где ее уведомили о том, что Швеция намерена официально разорвать дипломатические отношения с Германией и в полном объеме восстановить их с Россией, в частности, и по вопросу «перемещенных лиц» — русских.

Подошел официант и спросил, всем ли довольны гости.

— Более, чем довольны! Мы с приятелем просто наслаждаемся — уютно, вкусно, обслуживание безупречное, — улыбнулся в ответ и почти не слукавил Генрих.

Пожилой официант, хорошо знавший цену словам, сдержанно улыбнулся и забрал пустые тарелки.

— Ну, а теперь последнее и довольно непростое дело, — почему-то вдруг вкрадчивым голосом заговорил парижский коллега.

— Стало быть, по восходящей движемся?

— Пожалуй, да. Дело в том, что на вашей планируемой эвакуации, точнее, всего в восемнадцати километрах северо-западнее Бергена, находится большое по местным понятиям рыбачье поселение со своей больницей, школой и всем прочим. А вот на самой северной оконечности острова немцы еще в прошлом веке построили маяк, который с началом этой войны серьезно модернизировали, как, впрочем, и все фортификационные сооружения на острове. Так вот, еще в эпоху наших добрых отношений с Германией в тридцатых годах на Рюгене поселилась не без нашего участия молодая очаровательная эстонская немка, которую пригласили работать оператором-телетайписткой с задачей обрабатывать информацию, получаемую с маяка, касающейся происходящего на балтийском театре военных действий. Все эти годы отчаянная барышня с риском быть разоблаченной передавала в Центр сведения о дислокации судов противника в Балтийском море, пользуясь мастерски подобранными ею тайниками.

Официант подошел в тот момент, когда рассказчик пригубил стакан с водой.

— Не желают ли господа попробовать наш фирменный буйябез, который только что сварил наш повар? Он этим знаменит — знатоки утверждают, не хуже, чем на марсельском рынке в базарный день!

Господа охотно согласились, ведь любопытно, на марсельском рынке им бывать не приходилось, да и слово было незнакомое.

Перспектива отведать что-то экзотическое никак не повлияла на настроение рассказчика. Стоило официанту удалиться, он запальчиво продолжил, жадно глотнув воды:

— Так вот, сегодня Центр просит включить радистку в план эвакуации ваших людей через Рюген в Швецию.

— Не вижу препятствий.

— А они, к сожалению, есть. Дело в том, что, согласно нашей информации, около двух лет тому назад на остров в качестве наказания был сослан за пьянство и разврат майор службы имперской безопасности Зиберт, без права покидать место ссылки до конца войны.

Генрих вдруг задумчиво улыбнулся.

— Как же тесен мир! Вы знаете, Зиберт был одним из первых, допрашивавших меня, когда я явился к немцами под Псковом. Прекрасно помню: был полдень, я сидел в кабинете офицера абвера и в третий раз излагал на бумаге выученную наизусть и уже опостылевшую мне версию перехода на сторону противника. Неожиданно, без стука распахнулась дверь и ввалился тот самый Зиберт, неся за собой шлейф стойкого сивушного перегара.

Бесшумно подошедший официант аккуратно поставил перед гостями два глиняных горшка с дымящейся средиземноморской ухой и небольшую корзиночку с румяными гренками под аппетитной корочкой из пикантного сыра «грюйер». Острое блюдо, чарующий запах экзотических специй погрузили собеседников в молчаливое чревоугодничество. Первым из туманного небытия выплыл Генрих.

— И что же вам известно сегодня о прекрасной эстонке?

— Да ситуация неутешительная. Небезызвестный вам Зиберт стал проявлять к ней повышенное внимание. Когда трезв, молча провожает ее до маяка, держась на почтительном расстоянии. И непонятна цель этого преследования. Прилип, как мокрый лист.

— Банный лист.

— Так ведь любой лист в бане мокрый?

— Наверное. Какие указания мне — не лист ведь сушить?

— Центр поручил вам организовать эвакуацию эстонки с острова. Условия связи с нею получите обычным путем.

— Что ж, оставить женщину в беде не соответствует кодексу чести. Завтра же этим делом займусь.

На том они и расстались, от души поблагодарив хозяина.

* * *

Портовые питейные заведения отличаются от городских обязательным присутствием морской символики в в виде настоящего рулевого колеса, снятого с почившего парусника, бороздившего волны еще в девятнадцатом веке, и рыболовной снасти, сработанной совсем недавно на небольшой фабричке где-нибудь рядом, под Килем или Любеком, которая и в воду никогда не погружалась и запаха рыбы не чуяла, а вот, вися под потолком, пивных паров и едкого дыма дешевого табака нанюхалась вдоволь.

Майор Зиберт зашел в пивную, спрятавшуюся в подвале старого дома, где он снимал крошечную квартирку во втором этаже с двумя крошечными окнами, глядевшими на пристань. От пристани раз в неделю отчаливал небольшой двухпалубник, направлявший по капризному Балтийскому морю в шведский порт Треллеборг.