Книга Некрономикон. Аль-Азиф, или Шёпот ночных демонов - Абдул аль Хазред

– Но ведь это ужасно! Ведь такая убежденность делает его деяния вдвойне страшными! Неужели ему нельзя противостоять?

– Увы, переубедить его в этом едва ли возможно, так как восхождение его расы шло этим путем от самого начала, и она сильно в нем преуспела. К тому же этот путь постижения мудрости, как уже было сказано, намного более простой и быстрый, чем все другие. Разве что если вдруг найдется путь еще более простой и быстрый, либо – менее затратный. Противостоять же ему невозможно, ибо его раса прошла несравнимо более длинный путь постижения мудрости, чем любая другая. Она ведет свою историю от второй волны Творения, тогда как все другие зародились в нынешнюю – шестую. Разумеется, накопленная мудрость делает его несоизмеримо более могущественным, чем все другие, даже объединившиеся. Он настолько глубоко проник в тайны изначальных сил бытия, что способен повелевать ими и направлять их одним лишь мановением руки или усилием воли, не прибегая к каким-либо приспособлениям. На это не способен больше никто, и все противостояние сводится лишь к хитростям, позволяющим уходить от его посягательств. Однако все они срабатывают только один раз, и мы вынуждены постоянно придумывать что-то новое. И значительные надежды в этой нескончаемой гонке мы возлагаем как раз на вашу расу, как на носителя наивысшей мудрости, и на ее уникальный разум. Это – одна из главных причин нашего интереса к вашей расе, а также – того, что мы стремимся приобщить ее к познанию вселенской мудрости. Кроме того, вы, двигаясь по этому пути, шаг за шагом открываете перед нами ту самую наивысшую мудрость, которая заключена в вашей сущности, помогая нам в ее постижении. Так что наши стремления еще и взаимно выгодны, как и стремления всех в безбрежье, не исключая и самого Ктулху. Ибо он – немалое побуждение для нас на этом пути, а мудрость, накопленная и обогащенная им, не пропадет бесследно и в конце концов тоже станет общим достоянием. Поэтому мы призываем вас продолжать постижение мудрости в той мере, в какой сможете, и по возможности вовлекать в него других. Это принесет пользу не только вам, но и всем носителям разума в безбрежье. Надеемся, что мы еще вернемся к нашим беседам. А пока хотим лишь предостеречь вас: если вы вдруг станете свидетелями стычек между неведомыми вам существами, не вступайте в них на чьей-либо стороне, дабы не быть вовлеченными в противостояние непримиримых.

Едва эти слова отзвучали в наших головах, потоки тепла, испускаемые паутиной, рассеялись, а сама она странным образом потускнела и обвисла. Мы поняли, что беседа с теми, кто приходит и уходит, закончена, и поток сил, питавших паутину, иссяк. Мы оторопело стояли посреди зала, с трудом веря в происшедшее, ибо оно было невероятным, самым невероятным из всего бывшего с нами до сих пор, настолько невероятным, что нами на этот раз даже не овладел восторг, сопровождавший все предыдущие невероятные события. Эта беседа что-то повернула в нашем сознании, побудив нас не восторгаться и не гордиться очередным открытием, а сразу же приступить к осмыслению услышанного. Это могло означать лишь то, что разум наш вырос, поднявшись на какую-то ступеньку, более высокую, чем та, на которой он стоял раньше. В простых и доступных словах мы получили объяснение того, что же такое мудрость, какова ее суть, для чего необходимо и на что направлено ее постижение в самом высоком смысле, выходящем далеко за рамки обычного человеческого представления. Мы понимали теперь истинные высокие цели ее постижения, которые возможно было понять, лишь зная, насколько обширно и глубоко наше бытие. И миссия, возлагаемая на нас теми, кто только что говорил с нами, пробуждала в нас какое-то особое чувство ответственности за это самое бытие и призывала к дальнейшему движению по пути познания.

Переварив и обсудив очередное приключение, мы вернулись к чтению летописи безбрежья. Лампа, как и прежде, указывала нам путь сквозь лабиринт залов и коридоров, ведя нас причудливыми путями удивительного города, хитро скрытыми от буйствующих стихий. Однако даже здесь нам порой приходилось освобождать и даже откапывать участки стен от нанесенного песка.

Нашему взору вновь предстала бегущая бесконечность, но теперь общая картина ее бега значительно отличалась от виденного нами прежде, словно мы перевернули некую страницу этой великой летописи. Перед нами потекла череда материалов, на рождении которых мы прервали наше чтение. Изначально все они состояли из мельчайших частиц первородной пыли, имевших одинаковое построение, к тому же были невероятно раскаленными. Они являли собой гигантские светящиеся облака, заполнявшие просторы безбрежья и несущиеся в нем с непостижимой быстротой. Но с течением времен они остывали, замедляли свой бег и, сжимаясь, превращались в сгустки тумана, затем – дыма, и все теснее сближались между собой, повинуясь возникающим между ними узам, сотворенным многоликим светом и изначальными силами. Силы эти, действуя везде по-разному, изменяли первородные частицы, придавая им различную сущность и лики деяний и делая каждую неповторимой. Но, повинуясь логике построения, их разнообразие не могло быть бесконечным, и их образовалось лишь столько, сколько могло образоваться. Множась численно, они образовали расы частиц, из которых затем благодаря изменчивости уз составилось несметное множество материалов. Частицы неслись и роились перед нами вихрями и россыпями, группируясь, составляясь, комбинируясь и распадаясь в бесчисленных построениях, каждое из которых имело свой неповторимый лик, свой особый смысл и свое строгое место во всеобщем устройстве бытия. Материалы переплетались, рождая новые и образуя невероятную пестроту, и, направляемые силами Творения, воздвигали все новые ступени своего восхождения.

Складываясь и перемешиваясь во всем своем многообразии, материалы образовывали в безбрежье причудливые по своему содержанию облака, уже совершенно непохожие на первородные. Они также, летя сквозь бесконечность, остывали и сгущались, становясь плотными, и благодаря крепнущим узам обретали построения, продиктованные силами Творения. Эти построения выстраивались перед нами лишь на мгновение и уносились в глубины мироздания, однако мы успевали отметить, что все они вполне понятны и логичны. Построения эти, по мере остывания, постепенно обретали форму жидкости, все более вязкой. И наконец наступал момент, когда поверхность их охлаждалась настолько, что узы между частицами теряли свою подвижность и растяжимость, и на наших глазах стали происходить настоящие чудеса. Частицы выстраивались и замирали в удивительном порядке – строго своем для каждого материала – и, постоянно надстраиваясь во все стороны, складывались в грандиозные архитектурные сооружения, разрастаясь вширь, словно ветвящиеся деревья. Они проникали друг в друга, сцеплялись и переплетались, образуя невообразимую мозаику форм и ликов деяний. Эти – уже твердые – построения создавали на поверхности сгустков корку, придавая им незыблемую форму и превращая их в предметы, которые, продолжая свое нескончаемое путешествие в безбрежье, в силу все тех же изначальных сил сближались, образуя группы и скопления. Так в безбрежье стали появляться миры, скопления миров и миры миров. Миры в своем большинстве группировались вокруг еще не остывших и продолжавших испускать свет и невероятный жар сгустков, неизмеримо превосходящих их по размерам, повинуясь их таинственной притягивающей силе. Эти сгустки становились для них светилами до тех пор, пока в силу остывания не утрачивали способности испускать свет. Мы были глубоко изумлены и потрясены, когда узнали, что наше солнце является именно одним из таких сгустков и ему, как и всем другим, суждено когда-нибудь остыть и погаснуть.