Книга Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара - Отар Маргания
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поставим себя на место такого хозяйственника. Он знает, с одной стороны, что вынужден любой ценой выполнять план и для этого должен иметь необходимые ресурсы. С другой же стороны, он понимает, что лишние ресурсы его никак не погубят. Это капиталист может разориться, если забьет склад кучей дорогостоящих, но ненужных материалов. А за социалистического хозяйственника государство всегда заплатит, поскольку не знает, чего и сколько нужно каждому из тысяч разбросанных по стране предприятий.
В итоге процесс образования дефицита выглядит примерно следующим образом. Снабженцы предприятий стремятся приобрести как можно больше ресурсов, думая в первую очередь о запасах, а не о расходах. Они знают, что в стране царит дефицит и всего запрошенного им не дадут, а потому стараются завысить требования. Тогда, глядишь, по урезанной заявке получишь как раз столько, сколько тебе и нужно. А если больше — то запас карман не тянет.
Однако когда все стремятся приобрести товаров больше, чем им нужно, дефицит лишь усиливается и государство вынуждено еще сильнее урезать заявки предприятий. Предприятия же на это отвечают еще большим завышением, чтобы не сорвать из-за дефицита выполнение плана. В конце концов планирование превращается в театр абсурда, где утрачивается последняя связь с действительностью. Для того чтобы удовлетворить заведомо завышенный спрос предприятий, страна должна произвести товаров во много раз больше реальной потребности. А поскольку это невозможно, дефицит становится хроническим.
Решить эту проблему можно не совершенствованием планирования (ведь у государства нет объективной информации о том, каковы реальные потребности хозяйственников), а лишь бюджетной жесткостью, переводом предприятий на самоокупаемость. Но это для многих означает банкротство. За банкротством же неизбежно идет безработица. А чтобы быстро создать новые рабочие места, нужны частная инициатива и, следовательно, частная собственность.
Таким образом, разрушаются основы социализма. Общество вынуждено выбирать: либо капитализм, либо вечный дефицит как наиболее характерная черта социализма. Иного же не дано.
В конечном счете Венгрия наряду со всей Центральной и Восточной Европой выбрала капитализм. Переход осуществлялся на рубеже 80-90-х гг. В этот момент Корнай, так долго занимавшийся лишь теоретическими исследованиями, решил вдруг написать книгу, содержащую конкретный план реформ. Трудно было удержаться от того, чтобы не подсказать практикам, основываясь на имеющихся у него знаниях, каким же должен быть путь к свободной экономике.
Труд так и назывался: «Путь к свободной экономике». Помимо очевидного смысла в этом заглавии содержался еще и скрытый. Корнай позиционировал себя в качестве преемника великого либерального мыслителя Фридриха фон Хайека, написавшего «Дорогу к рабству», где объяснялось, почему человечество выбрало тоталитаризм и плановое хозяйство. Теперь из работы Корнай читатель должен был узнать стратегию иного пути.
У «Пути…» оказалась странная судьба. Популярность книги была невероятной. Как-то раз доктор, выстукивавший спину автора, заметил: «Сейчас кран откроешь — и оттуда Корнай льется». Понятно, что интерес общества к рецептам самого крупного экономиста Центральной и Восточной Европы был огромен.
И действительно, основные идеи реформ, предлагавшихся Корнай, были воплощены в жизнь. В 90-е гг. никто уже не совершенствовал социализм. Даже соцпартии ориентировались на рынок, конкуренцию и частную собственность.
Однако конкретная схема преобразований в различных странах определялась исходя из местных условий, а не из рекомендаций патриарха экономической науки. Поэтому, например, большинство реформаторов не прислушалось к его совету осуществлять медленную, постепенную приватизацию, подыскивая эффективного собственника и не используя массовую раздачу имущества ни трудовым коллективам, ни владельцам ваучеров.
Противники Корнай в полемике фактически использовали его же оружие: реформа должна опираться на реальные условия, а не на абстрактные схемы. Если ждать эффективных собственников, экономика надолго останется государственной.
Корнай не согласился с оппонентами, но от него уже ничего не зависело.
ЕДИНСТВЕННЫЙ МУЖЧИНА
Один из британских лейбористов назвал как-то Маргарет Тэтчер единственным мужчиной в консервативной партии. И он не преувеличил. Скорее преуменьшил. В определенном смысле она была единственным мужчиной своей эпохи — эпохи глубокого кризиса хозяйства и государственности, поразившего западный мир в первой половине 70-х гг. XX века.
В начале 70-х гг. XIX столетия Англию называли мастерской мира. Это была эпоха ее максимального величия, основанного на феноменальных достижениях британской экономики. В начале 70-х гг. XX века за Соединенным королевством закрепилось прозвище «больной человек Европы».
К этому времени соседи стали догонять и перегонять англичан практически по всем важнейшим показателям экономической деятельности. Поначалу отставание не слишком беспокоило широкие слои населения, поскольку быстрое послевоенное развитие западного мира привело к формированию общества массового потребления в том числе и на британских островах. Жизнь била ключом, а потому мало кто хотел замечать, что за Ламаншем она фонтанирует так, как никогда ранее.
Но вот арабы взвинтили цены на нефть. Мир вздрогнул. Шок ощутили даже самые благополучные страны. Англичан же тряхануло так, что повылетели все стекла в их уютном и недавно еще закрытом от суровых житейских бурь «островном домике». Дорогостоящая британская продукция стала еще более дорогой и еще менее конкурентоспособной, чем раньше. Безработица пошла на подъем.
В середине 70-х гг. переосмыслить принципы развития своей хозяйственной системы пришлось многим странам мира. Началось реформаторское движение с Чили, где прошли либеральные реформы генерала Пиночета и «чикагских мальчиков». Но перемены в маленькой латиноамериканской стране, конечно же, не могли стать знаковыми для всего человечества. Сигнал должны были подать гранды мировой экономики.
Сегодня редко говорят о том, что отказываться от чрезмерного огосударствления хозяйства стали во второй половине 70-х гг. еще левые администрации США и Великобритании (демократическая и лейбористская, соответственно). Несколько позже в данном направлении двинулись власти Австралии, Новой Зеландии, Испании, Франции, Швеции — что характерно тоже по большей части левые. Игнорировать объективные требования времени было невозможно даже представителям сил, прославившихся в прошлом своим неумеренным этатизмом.
Но и Джимми Картер, и Джеймс Каллаген, и Боб Хоук, и Дэвид Лонг, и Фелипе Гонсалес, и Франсуа Миттеран, и Ингвар Карлссон осуществляли сдвиг вправо как бы нехотя, даже стыдливо. Ведь то, что приходилось делать, противоречило идеям, уже прочно утвердившимся в обществе, причем особенно среди избирателей, приведших их к власти.
