Книга Ты следующий - Любомир Левчев

Прощальный прием, организованный послом, должен был начаться в восемь вечера. Мы выехали из гостиницы где-то за полчаса. Но тропический ураган продолжался. Ехать по прибрежному бульвару Малекон, тонущему в прибое, казалось верхом абсурда. Кинта Авенида тоже стала бурной рекой. В подземных переходах и тоннелях можно было преспокойно утонуть. Битый час мы пробирались к посольству какими-то окольными путями. Я был убежден, что, кроме нас, на приеме никто не появится. Но я в очередной раз ошибся. В резиденции с бокалами в руках нас уже ждали Фабио Гробар, Луис Гонсалес Марурелос и Мария-Тереса Малмиерка. Были там и Филиппе Веласко, Гектор Эстрада, Освальдо Триана, Джозефина Алонсо, Аурелио Альварес, Хуго Родригес и, разумеется, наш вечный сопровождающий Марио Кастилиано. Они приехали на бронированной машине-амфибии, которая стояла у входа. Официальной частью практически пренебрегли. Сразу начался концерт одного молодого гитариста, которого представили так: «Виртуоз Карлос Молина». А он сказал, что представит нам историю классической гитары с XVII века до наших дней. В этот момент недовольная гроза оборвала электропровода. Сразу же зажгли свечи в каких-то старинных канделябрах. Атмосфера сделалась мистической. Гитарист и правда был великолепен. Рядом с ним сидела и восхищенно смотрела на него его жена — совсем молоденькая, на последних сроках беременности, напоминающая золотую грушу. Но мрак свечей и нежные созвучия Антонио Вивальди действовали на утомленных борцов за революцию усыпляюще. Я видел, как они, раскинувшись на креслах и диванах, сдавались один за другим. В правой руке покачивался недопитый бокал с вином, а левая инстинктивно придерживала кобуру — не дай бог какой-нибудь враг, лакей империализма, отнимет во сне их оружие. Ангел Будев — бывший заместитель министра культуры — к тому времени уже осознал свой интеллигентский просчет. Он быстро распорядился откупорить новые бутылки и попросил Карлоса Молина перепрыгнуть через несколько веков и перейти прямо к Гуантанамеро. Результат не заставил себя ждать. Прием взбодрился и превратился в соревнование по пению революционных песен и лирических романсов. Подняли крышку большого белого рояля. Оказалось, что кто-то использовал его вместо пепельницы, но это только развеселило революционных пианистов. В состязании певцов буря проиграла. Когда же мы вернулись в гостиницу, я все-таки нашел силы, чтобы открыть дневник и записать, что в лифте я встретил даму с брильянтовыми глазами и кожей из коричневого бархата — самую красивую кубинку, может, даже саму Кубу…

С тех пор прошла четверть века. Почему же я с такой ясностью вспоминаю образы кубинцев? С большинством из них мы больше никогда не встретились. Я расспрашивал об их судьбе. До меня дошел слух, что Луис Гонсалес расплачивался за какие-то свои партийные ошибки в качестве добровольца в Анголе. О других действующих лицах тех лет мне вообще ничего не известно. Случайная встреча в лифте истории? И вот наш «лифт» поднялся высоко-высоко над Андами. Под нами бушевал океан, закрытый огромными облаками. И все же на дне некоторых воздушных пропастей виднелись его величественные синие морщины. Мы уже пересекли экватор. На первый взгляд все было спокойно, но пилоты — крепкие русские парни — ужасно нервничали. Этим утром над Гаваной от вчерашней бури не было и следа. Светило ласковое карибское солнце. Но, к сожалению для наших провожающих, вылет самолета задержался на два с половиной часа. Никто не понимал, что происходит, пока не появилась… Анджела Дэвис! На этот раз нам предстояло лететь вместе в первом классе до Сантьяго. Удивление Кендры и Франклина сменилось подозрительностью, но романтичная Анджела обрадовалась — она даже показала мне свежий номер газеты «Гранма», где была фотография и заметка о нашем участии в торжествах по случаю 12-летия КЗР.

Один из пилотов, с которым мы уже перекинулись несколькими фразами по-русски, из которых я узнал, что мы пытаемся перехитрить два тайфуна, спросил меня, хорошо ли я знаю Анджелу.

— Мы знакомы, — ответил я, — но я не говорю по-английски.

— А я говорю по-английски, но не знаком с Анджелой. Вы меня представите?

Анджела предложила нам свои сигареты «Салем» с ментолом. Готовится к сожжению, как салемская ведьма… — подумал я, но вслух произнес:

— Сигареты с ментолом самые вредные.

— Все, что я делаю, вредно для меня. Но, надеюсь, может принести пользу кому-нибудь другому.

— Конечно, вы же преследуете альтруистические цели.

И вдруг она спросила:

— А вы сколько еще будете меня преследовать?

С помощью зардевшегося от смущения пилота я сделал следующее признание:

— Анджела, я в вас влюблен и пойду за вами на край света…

Она долго смеялась. Потом сделала вид, что сердится:

— В парижском метро на меня напал какой-то израильтянин. Надеюсь, это были не вы?

— Так вы меня не узнали?

Пилот больше не захотел мне переводить и отвел Анджелу в кабину пилотов, где ей дали повести самолет.

Этот трюк мне был хорошо известен, и поэтому я спрашивал себя: до каких пор Анджела будет верить в то, что сама ведет поставленную на автопилот машину истории?

Мы сели в Кальяо — аэропорту Лимы. Когда мы вышли из самолета, нас сбил с ног горячий влажный воздух, пропахший смертью. Здесь находится, возможно, самый крупный в мире комбинат по производству рыбной муки. Течение Гумбольдта выбрасывает на этот берег бесконечные косяки рыб, которые ни для чего другого не пригодны.

В зале транзита нас приятно удивило присутствие посла Любена Аврамова, приехавшего специально для того, чтобы убедить нас на обратном пути остановиться в Перу. Информация распространялась молниеносно по каким-то неведомым каналам. Мы согласились.

В Сантьяго-де-Чили мы приземлились почти в полночь. Несмотря на поздний час, нас встретил Хосе Арсе и почти все посольство — трое дипломатов с семьями. В аэропорту нас ждали даже дети. Это показалось мне нелепым, пока я не осознал, как же далеко мы от Болгарии. В общей сложности 26 часов лету на самых скоростных самолетах отделяли меня от родной земли, от моих корней, от самого меня. Надо признаться, это расстояние нагнетало чувство беспомощности и даже ужаса. Но усталость была сильнее, и я заснул мертвым сном в моем номере 604 в отеле El conquistador.

Но проснулся я еще более уставшим. Первое, что я увидел, когда открыл глаза, была какая-то невообразимая сиреневая лампада неописуемой формы, которая на цепочках висела над моим изголовьем. Я тут же вспомнил, как еще в аэропорту мне пожаловались, что два дня назад снова случилось землетрясение. В Сантьяго его сила равнялась пяти баллам по шкале Рихтера. Ха, лампада не качалась. Что ж, следовало радоваться. Но было очень холодно. Сейчас, в начале октября, в Чили только что пришла весна.

От завтрака я отказался, но выпил двойную дозу кофе. Посол Марин Иванов встретил нас приветливо. Немного погодя подъехал Хосе Арсе — член политбюро Чилийской компартии — и ее представитель в координационном совете Унидад Популар, то есть Народного союза, молодой Серхио, который должен был нас сопровождать. Мы уточнили программу. Воспользовавшись советом кубинцев, я предложил сначала провести общую встречу со всеми представителями в Координационном совете, после чего уже встретиться с лидерами наедине.