Книга Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман

– Нет времени, с налетами. На предприятиях я часто в брюках и косынке, а кабинету министров все равно, как я выгляжу… – осенью мать сфотографировали у станка. Женщина, заменившая на рабочем месте сына, показывала леди Кроу, как делать корпус, для снаряда. Они носили комбинезоны, и широко улыбались:

– Надо снимок в кабинет повесить … – напомнил себе Питер, – рядом с портретами, бабушки, прабабушек. Мама, мамочка… – на той стене у него было свадебное фото родителей, и снимок деда и прабабушки, на борту «Титаника», перед отплытием.

– Мама внуков хотела… – Питер тяжело, болезненно, вздохнул. Черчилль резким движением потушил сигару о блюдце:

– Я знаю, что ты мне хочешь сказать, мальчик… – прибавил он, – знаю. Я бы, на твоем месте, тоже в армию рвался. Но я на своей должности, ты на своем посту, и мы все солдаты. Даже эта девочка… – премьер-министр коротко улыбнулся, – леди Кроу, которой и дня не исполнилось. Если все пройдет удачно, – Черчилль, грузно опустился на табурет, – нам понадобится много пенициллина. Для госпиталей, для Северной Африки… – Питер открыл рот. Черчилль поднял руку:

– Наладишь производство, и я тебя отпущу. Иди лейтенантом, в пехоту, в танковые войска, как твой родственник… – дверь скрипнула. Джон засунул черную беретку танкиста в карман кителя. Герцог улыбался:

– Сто градусов и падает дальше. Леди Кроу поела. Флори с ней. Он Стивена спать отправил. Сэр Уинстон… – Джон замялся, – разрешите отлучиться. Я миссис Клару домой отвезу… – объяснил он, глядя на Питера, – а ты тоже спи, ты ранен… – Черчилль кивнул.

– Надо Клару и детей на лето в Мейденхед отправить, – решил Питер, – а с девочкой все будет хорошо. Стивен, наверное, ее Густи назовет. А я свою дочь Юджинией… – Черчилль погладил его по голове:

– Все, мальчик, все. Поплачь, теперь можно… – теперь, действительно, было можно. Питер всхлипывал:

– Мама, мамочка… – Черчилль держал его за руку. Он смотрел в окно, на яркую луну, над крышами Уайтчепеля, на черные силуэты патрульных самолетов. В открытую форточку слышались удары церковного колокола, неподалеку. Премьер-министр вспомнил:

– Не спрашивай, по ком звонит колокол. По тебе, всегда по тебе…

Он провел ладонью по лицу:

– Что Джон говорил? Гитлер будет воевать с русскими. Сталин ему верит, до конца. Вор у вора дубинку украл, Юджиния мне объясняла пословицу. Нам он не верит… – Черчилль усмехнулся, – но придется. Никто другой ему не поможет. Хотя бы оружием, на первое время. Гитлер не сломит Россию, никогда… – раскурив сигару, он посмотрел в лазоревые глаза Питера:

– У него отец был русский… – Черчилль достал из кармана пальто платок:

– Следующим летом пойдешь в армию, обещаю. Но сначала покажешь мне новый фармацевтический завод, в Ньюкасле… – он сунул под нос Питеру склянку со знакомым очерком летящей птицы, и буквами, «К и К», – и партии пенициллина, с твоей эмблемой… – Питер вытер лицо:

– Покажу, сэр Уинстон. Спасибо… – он впервые почувствовал, как устал. Врач, робко, заглянул в палату, Черчилль поднялся: «Выздоравливай».

Проводив его глазами, Питер велел себе заснуть:

– Надо похоронить, всех. Надо вернуться на север, нанять еще химиков. У меня есть список, от профессоров, в Кембридже и Оксфорде, выпускников этого года. Но все в армию хотят… – Питер задремал, неспокойно, чувствуя боль в спине. Он видел серое, низкое небо, слышал грохот артиллерии, под ногами скользил растоптанный, грязный снег. Издалека доносился рев танковых моторов, свистели снаряды.

– Это не Северная Африка… – удивился он, падая в снег, накрывая голову руками. Черепичная крыша какой-то церквушки взлетела вверх, в небо поднимался столб дыма, по стенам полз огонь.

– Нет! – Питер рванулся вперед, забыв про обстрел, слыша плач ребенка. Звонил колокол, снаряд разорвался почти у его ног, голова стала легкой. Он погрузился в темноту.

Мейденхед

На огромном, старом дубе, у ограды кладбища распускались первые листья. Дерево будто окутала зеленая фата. Пахло свежей травой, под склоном холма, поблескивала Темза. Серые стены церкви святого Михаила обросли мхом, внизу, где надгробные камни подступали к входу. Над старой, черепичной крышей, вились птицы.

Джон стоял, в штатском, траурном костюме, за оградой кладбища, глядя на спины кузенов. Питер тоже был в трауре, Стивен повязал на рукав мундира черную ленту. Герцог обернулся на дорогу, ведущую к усадьбе. Они приехали на похороны, и сегодня отправлялись обратно, по рабочим местам, как думал Джон.

Из Блетчли-парка сообщили, что Монахиня пока не вышла на связь, но герцог не беспокоился. Рандеву в Фужере назначили на следующую субботу, а сегодня была среда. В любом случае, Монахине запрещалось пользоваться радиопередатчиком, до тех пор, пока она не оказалась бы на базе отряда. На встрече после Рождества Мишель объяснил Джону, что они обретаются в местах, где, когда-то, сражались силы генерала де Шаретта.

– Предок Теодора у него инженером служил, – коротко улыбнулся Мишель, – Теодор у нас тоже взрывными работами заведует. Впрочем, старый лагерь де Шаретта слишком близко к Ренну. Мы дальше на северо-запад отошли. В охотничьем доме все в порядке. Коллекции наши, в подвале, хорошо спрятаны, но не стоит рисковать, болтаясь рядом с городом… – Джон поинтересовался судьбой картин Лувра. Густи, в Блетчли-парке, рассказала ему о шахтах Саксонии, где нацисты собирались прятать сокровища. Мишель помрачнел:

– Я знаю об этом плане. Джоконды, или Венеры Милосской им не найти, а Гентский алтарь, я думаю, нам придется долго искать, после победы, – добавил Мишель.

– После победы… – Джон оставил кузенов у свежих могил.

Леди Юджинию похоронили на участке Кроу, неподалеку от камня, погибшим на морях, где были высечены имена ее родителей и бабушки. Она лежала рядом со своим дедом, Питером Кроу. Джон вспомнил надпись:

– Он был светильник, горящий и светящий. Питер с моим прадедом в том взрыве погиб, на Ганновер-сквер… – на камне темного гранита, покойный отец Джона, добавил строчку о пропавших леди Джоанне и Вороне:

– Констанцы там нет. Стивен не говорит о ней, не хочет вспоминать. Слишком больно… – он тоскливо посмотрел на церковь. Тони была атеисткой, но Джон всегда молился за нее, и Уильяма, прося, чтобы они оказались в безопасности.

– Тони напишет, – успокоил он себя, – непременно. Хотя год прошел, она бы могла много раз написать… – Джон понимал, что дядя Джованни, рано или поздно, узнает, где находится дочь:

– Он радиограммы расшифровывает, с континента, заменяет связистов. Он меня спросит, кто такая Монахиня… – дядя работал по контракту, был штатским человеком. Джон, вообще-то, мог ему ничего не отвечать.

– Лаура его единственная дочь… – вздохнул герцог, – у меня не получится соврать. Главное, чтобы она добралась до Фужера, чтобы ее не арестовали. Она очень осторожна, и документы у нее надежные… – такие же бумаги имелись и у пани Качиньской, в Роттердаме. Джон не хотел сообщать дяде Хаиму о том, куда направится Эстер, летом. Звезда обещала сама связаться с отцом. США были нейтральной страной, почта туда ходила исправно.