Книга Вельяминовы. Время бури. Книга третья - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Веселый голос нью-йоркского диктора сказал:
– Биг-бэнд Гленна Миллера и мисс Ирена Фогель. Серенада лунного света, в честь сияния луны, в нашем мирном городе. В Нью-Йорке три часа прекрасной, июньской ночи, дамы и господа. В клубах продолжают танцевать…
Она пела низко, страстно. Регина, почему-то подумала:
– Она влюблена, слышно. Господи, только бы все получилось…
Приняв руку мужа, Регина закружилась по гостиной.
На крахмальной скатерти, в наполненном льдом ведерке, стояла бутылка шампанского. Регина, рассеянно покуривая, пристально, из-под ресниц, оглядывала зал. Из комнаты с бильярдными столами доносился треск шаров:
– Кажется, совсем недавно мы здесь сидели, с Волком, с кузеном Авраамом… – Регина напомнила себе, что из Стокгольма надо отправить письмо в Палестину, для доктора Судакова, с извинениями. Она не стала скрывать от мужа, что кузен делал ей предложение. Регина, просто, сказала:
– Но я его не любила, милый. Он родственник, я к нему ничего не чувствовала… – она лежала, укрывшись в сильных руках, устроив голову у него на груди. Регина потянулась поцеловать мужа:
– Не хочу, чтобы у нас были секреты друг от друга… – ей показалось, что Наримуне, едва слышно, вздохнул: «Никогда их не появится, любовь моя».
Регина смотрела на девушек, в шелковых, выходных платьях, на мужчин, в хороших, штатских костюмах:
– Как будто это их последний вечер в кафе… – патроны заказывали, не скупясь. Официанты носили на столики шампанское, французское вино, и черную икру. Максим усмехнулся, услышав Регину:
– Правильно, кузина. Через месяц литы понадобятся только нумизматам, кафе «Ягайло» назовут распивочной второй категории Каунасского общепита, – он, едва заметно, дернул щекой, – а о «Вдове Клико» можно будет забыть… – изящно намазав на подогретый, ржаной тост, белоснежное масло. Волк опустил серебряную ложку в хрустальную вазочку с икрой:
– Не говоря о том, что половина сидящих здесь, – он обвел рукой зал, – скоро окажется в Девятом Форте и поедет оттуда или в Сибирь, или в лес, где НКВД выроет рвы для трупов… – Регина, невольно, поежилась.
В городе почти не осталось дипломатов, кроме мужа и Сугихара-сан. Они продолжали ставить визы. Остальные посольства, спешно, эвакуировались. Жители Литвы бежали к побережью. Путь в Швецию был опасным, море патрулировали советские военные корабли, однако, ходили слухи, что шведы, после аннексии прибалтийских стран, считают их жителей беженцами, и не выдворяют, со своей территории.
Обеспеченные евреи, такие, как хозяин магазина, где работала пани Альдона, ехали на север, и платили рыбакам золото. Все остальные ждали очереди на спешно отправляемые по транссибирской дороге поезда. Регина, решительно, сказала мужу:
– Я не могу сидеть дома, когда людям нужна помощь. Йошикуни я возьму с собой. Мальчику полезно видеть, что происходит вокруг, даже в его возрасте.
Наримуне, все равно, попросил ее не покидать консульства, без свидетельства о браке.
Регина заняла маленький кабинет Аарона, в пристройке к хоральной синагоге. Малыш играл во дворе, с еврейскими детьми, Регина видела в окно его темноволосую голову. Она брала пакет с бутербродами и теплое молоко, в термосе. Спал Йошикуни на составленных стульях, у стены.
О раве Горовице никто, ничего не слышал.
Регина поговорила с руководителями общины, однако от совета осталась, вряд ли половина. Люди спешно покидали страну. Регина собирала у беженцев паспорта, выдавала документы, с маньчжурскими визами, составляла списки уезжающих, успокаивала плачущих женщин. Многие всю жизнь провели в польских местечках. Они говорили только на идиш, и не слышали ни о какой Маньчжурии. Регина принесла в кабинет карту. Девушка показывала посетителям, где находится Харбин. В поездах ехало много соломенных вдов. Их мужья пропали без вести, в начале войны между Польшей и Германией, не вернувшись с фронта, или были арестованы НКВД. Когда из Кейдан, за паспортами учеников, приехал, глава ешивы, Регина поинтересовалась, что ждет подобных женщин в будущем. Раввин тяжело вздохнул:
– Нужны показания двух свидетелей, мужчин, удостоверяющих, что мужья погибли. Иначе… – он помолчал: «Иначе они никогда не смогут выйти замуж».
Регина вспомнила, что Эстер, сестра Аарона, не получила еврейского развода. Женщина поджала губы:
– Аарон говорил, ее муж даже не согласился разрешить мальчикам покинуть Голландию. Страна оккупирована, а они евреи… – в Литву, доходили слухи, что немцы, в бывшей Польше, заставляют евреев переселяться в особые районы:
– Такое случалось, в прошлом… – Регина слушала джазовый оркестр, – в средние века евреи жили в гетто, носили особую одежду. Невозможно, чтобы все это продолжалось. Британия воюет с Гитлером, и Америка не останется в стороне, – муж настаивал, что Япония продолжит сохранять нейтралитет, и, в любом случае, не станет атаковать США.
– У нас хватает ястребов, в военном ведомстве, – недовольно сказал Наримуне, – мало им бесконечной войны в Китае, мало разгрома на Халхин-Голе. Они смотрят в сторону Гонконга, Бирмы, Индонезии… – он уткнулся лицом в плечо Регины:
– Впрочем, нас это не коснется. Мы будем жить на севере, воспитывать детей, и выдавать премии лучшему огороднику и рыбаку нашей префектуры, моя дорогая графиня… – Регина еще не свыклась с новым титулом.
Волк, устроив ее за столиком, шепнул:
– Нужный человек здесь, я заглядывал в бильярдную. Он появится, кузина.
Они с Максимом потанцевали. После второго танго, кузен поцеловал ей руку. Он, одними губами, сказал:
– Я вас покидаю. Граф стоит на улице, напротив. Когда вы ступите на тротуар, он займет ваше место. Не бойтесь, кузина, летчик безопасен… – после ухода Волка, Регину несколько раз приглашали мужчины, из-за соседних столиков. Она отказывалась, не желая пропустить появление офицера. Волк оглянулся: «Все будет хорошо». Максим не хотел, чтобы товарищ майор видел его, раньше времени.
Наримуне ждал на соседней улице, под цветущими липами. Волк, в теплых сумерках, издалека увидел огонек сигареты. Граф, откинув изящную голову, рассматривал плакат, на русском языке, с портретом товарища Сталина.
– Что здесь написано? – темные глаза блеснули в свете уличных фонарей.
– Все на выборы в рабоче-крестьянский сейм Литвы, – мрачно ответил Волк, – голосуйте за партию трудящихся, партию коммунистов. Больше все равно не за кого голосовать… – Максим не матерился, подбное было запрещено. Он только сплюнул на мостовую:
– Ты мне говорил, насчет летчика… – он, испытующе, посмотрел на кузена, – какая разница, что с ним случится, Наримуне? Он тебе не родня, он коммунист… – Волк осекся, вспомнив, что пропавший без вести Мишель тоже был коммунистом:
