Книга Проклятие демона - Роберт Энтони Сальваторе

— Что я и сделал, — ответил рейнджер. — Ты же сказала, что видела своего погибшего любимого, а это огромный успех для первого общения с Оракулом. Зеркало я оставляю здесь, и ты можешь часто приходить в эту пещеру. С каждым разом у тебя будет получаться все лучше. Ты начнешь учиться самостоятельно. И однажды наступит день, когда ты поймешь. Поймешь, что ты не одинока, что есть место удивительного покоя, ожидающее нас после земной жизни. И когда ты будешь знать это наверняка, а не просто надеяться, ты станешь свободной.

Пони с любопытством глядела на рейнджера, не зная, верить ли его словам и его обещанию.

Упрямая и недоверчивая часть ее личности протестовала — неужели Оракул способен дать ей это совершенно новое знание? Но где-то глубоко, в самом потаенном уголке своего сердца, Пони молила о том, чтобы слова рейнджера оказались правдой.

— Это окно, брат, необходимо плотно занавесить, — сказал вошедший в келью магистр Фио Бурэй.

Фрэнсис, как обычно, стоял у окошка и глядел на поля с западной стороны монастыря. Он повернул к вошедшему свое лицо — на нем застыла гримаса боли.

— Чтобы не проникал холод? — спросил он Бурэя, — Или чтобы не слышать криков тех несчастных?

— По обеим причинам, — мрачно ответил Бурэй.

Потом он несколько смягчился и вздохнул.

— Разве ты не идешь на торжественную службу по случаю наступления нового года? — спросил он.

— О чем нам молиться? — искренне спросил Фрэнсис. — Чтобы чума не проникла за наши стены?

— У меня нет ни времени, ни желания выслушивать твои нескончаемые колкости, брат, — ответил Бурэй. — Отец-настоятель Агронгерр просил передать, что мы скоро начинаем. Ты присоединишься к нам?

Фрэнсис снова повернулся к окну. На поле дрожали тоненькие огоньки костров — дров у чумных больных было очень мало. В месиве из снега и грязи стояли сооруженные из чего придется хлипкие навесы, под которыми лежали больные. Силуэты других больных медленно передвигались между навесами, почти неразличимые во тьме.

— Нет, — ответил Фрэнсис.

— Это обязательная служба, — напомнил ему магистр Бурэй. — Я еще раз спрашиваю: ты пойдешь?

— Нет, — без колебаний повторил Фрэнсис, даже не потрудившись повернуться к Бурэю.

— Тогда утром тебе придется объясняться с отцом-настоятелем Агронгерром, — заявил тот и покинул келью.

— Нет, — еще раз сказал Фрэнсис.

Итак, наступил последний вечер восемьсот двадцать девятого года Господня. Фрэнсис знал, что смена года — не более чем символическая веха, попытка ограничить человеческим календарем безостановочный ход Божьего времени. Вместе с тем он понимал потребность в подобных символах. Они давали человеку определенное вдохновение. Из них человек мог почерпнуть силу и решимость для того, чтобы действовать дальше.

В ту ночь, в самый разгар торжественной новогодней службы, на которой присутствовали все монахи Санта-Мир-Абель, магистр ордена Абеля Фрэнсис Деллакорт покинул монастырь. Рядом с магистром трусил ослик, тяжело нагруженный одеялами.

Магистр миновал замерзший цветочный кордон с давно поникшими мертвыми цветами и вышел прямо в поле. Туда, где дул холодный ветер, налетавший с залива Всех Святых.

Фрэнсиса встретили удивленными и недоверчивыми взглядами. Затем из темноты перед ним выросла женщина. Половина ее лица была чудовищно обезображена шрамами. Женщина наклонила голову, глядя на Фрэнсиса единственным глазом.

— Решил отведать чумного смрада? — спросила Мери Каузенфед.

Брат Фрэнсис шагнул к ней, опустился на колени и поцеловал Мери руку.

Он нашел свою церковь.

Она без труда говорила с Элбрайном обо всем. Делилась своими замыслами, выплескивала страхи. И пусть образ в зеркале не отвечал, Пони ничуть не сомневалась: ее Элбрайн рядом. Рядом с ней находился живой, понимающий дух Элбрайна, всегда готовый помочь разобраться в ее чувствах и страхах.

Это не было игрой воображения. Пони не ошибалась. Там, в зеркале, был Элбрайн, ее Элбрайн. Они видели и понимали друг друга.

В пещере под старым вязом она обрела силу, хотя над окружающим миром продолжали сгущаться сумерки. В пещере под старым вязом, возле зеркала, Джилсепони Виндон нашла свою церковь.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Долгий путь

Как, оказывается, легко человеку войти в состояние ступора, сосредоточив все свое внимание на собственной персоне. Я столько месяцев подряд провела в унынии. Я боялась стать своекорыстной и в то же время испытывала страх и растерянность перед миром, на который, очевидно, не может повлиять ни мое, ни чье-либо иное вмешательство.

Зачем же тогда сражаться, если заранее знаешь, что не сможешь победить?

Находясь в замешательстве, охваченная неподдельным горем, я превратилась в некое существо без цели, жаждущее лишь одного — покоя. И я нашла покой, помогая Белстеру в его трактире «У доброго друга», слушая волынку Смотрителя и глядя тихими ночами на звездное небо.

Но теперь я начинаю понимать, что эти мгновения покоя — не более чем островки среди бурь и хаоса. Мир не замрет, зачарованный красотой звезд; нет, человечество и дальше будет совершать ошибки, равно как никогда не исчезнут опасности природы. Мир пребывает в нескончаемой суматохе, но помимо его ужасов я научилась видеть в этой суматохе (или в этом изменении) то, что придает смысл существованию мира.

Я сетовала, что человеческое общество не способно быть совершенным, и я по-прежнему не отказываюсь от этой точки зрения. Для столь сложных существ, как люди, рай невозможен. Нет и не может быть совершенного мира, населенного людьми, где отсутствовали бы в тех или иных обличьях страдания и боль. Мне пока что не раскрылась какая-то иная правда, отличная от этой. В мире, полном хаоса, я не нашла никакого магического средства исцеления, никаких честных надежд на построение рая.

Или, возможно, нашла.

Принимая во внимание лишь желаемые для меня цели и направления, я словно надевала шоры на глаза, не желая видеть ничего, кроме избранной дороги. Я верила, что только там существуют истина, надежда, смысл. А поскольку цель казалась недостижимой, я считала напрасным и само путешествие. Здесь-то и скрывалась моя ошибка, которую я долго прощала себе, оправдываясь горем, затуманившим для меня все остальное.

Никто не в состоянии сделать мир безупречным. Это не по плечу ни Полуночнику, ни королю Данубу, ни отцу-настоятелю Агронгерру, ни отцу-настоятелю Маркворту. Я уверена, что Маркворт, ведомый своей чудовищной ошибкой, тоже старался сделать мир лучше. Такое не по плечу ни отдельному человеку, ни сообществу людей, будь оно церковным или светским. Возможно, некий мудрый король смог бы сделать раем свое королевство, но лишь на краткий миг по сравнению с бесконечным временем. Даже такие великие герои, как Терранен Диноньел, Эвелин Десбрис и мой любимый Элбрайн-Полуночник растворятся во мгле веков, и память о них будет искажена и извращена сообразно вкусам и потребностям летописцев далекого будущего. В общем ходе истории их наследие явится яркой, но недолгой вспышкой, ибо люди — существа слабые, обреченные забывать и ошибаться.