Книга Брачная игра - Элисон Уэйр

Изящно поклонившись, Роберт вышел.

Через несколько дней Елизавета с огромной радостью читала его письмо. Он было послано из Райкота, что в графстве Оксфордшир. Вместе с Робертом они часто гостили там у лорда и леди Норрис.

«Я смиреннейшим образом умоляю ваше величество простить ее старому верному слуге дерзкое любопытство, – писал Роберт. – Однако мысли о тебе постоянно наполняют мою голову, и я молю Бога, чтобы даровал тебе отменное здоровье и долгую жизнь. Что же касается меня, я продолжаю потчевать твоим снадобьем свое бренное тело и нахожу, что сие лекарство приносит мне больше пользы, нежели все остальные. Надеюсь дополнить это пользою от ванн из целебных вод, не забывая, естественно, постоянно возносить молитвы о здравии моей королевы. Целую твои стопы. Пишу это в Райкоте, в известном тебе старом доме, утром четверга, готовый продолжить путь в Бакстон. Твой самый верный и преданный слуга, Р. Лестер».

По-настоящему он должен был бы сейчас беспокоиться о собственном здоровье. Как это на него похоже – в первую очередь думать и беспокоиться о ней. Елизавета представила Роберта в обществе гостеприимных Норрисов. Быть может, у него хоть там пробудится аппетит. Вскоре он приедет в Бакстон и начнет лечение.

К Елизавете вернулась ее легкая, пружинистая походка. Она предвкушала возвращение Роберта. Воды обязательно ему помогут, в этом она не сомневалась. А пока обдумывала, каким должен быть ее новый портрет в ознаменование победы. Художник изобразит королеву на фоне Испанской армады – так они называли теперь уничтоженный флот короля Филиппа. Хаттон и Эссекс вплотную занимались устройством пышных празднеств, взяв себе в помощь и сэра Генри Ли, носящего титул королевского защитника. По приказу Елизаветы была выбита медаль со словами, которые она произнесла, узнав о гибели Армады: «Господь взмахнул дланями своими, и рассеялись враги наши». Елизавету переполняла такая радость, что она даже приказала выпустить из Тауэра беднягу Дэвисона.

Погода словно подыгрывала ее удивительному состоянию. Дни мелькали, полные радостного возбуждения и ожидания чего-то удивительного, о чем Елизавета даже боялась думать.

Теплым сентябрьским вечером Елизавета возвращалась из увеселительного плавания по Темзе. С лютней в руках она сошла на берег. В личных покоях ее дожидался Бёрли.

– Мой добрый Дух, почему в столь славный день у тебя такое угрюмое лицо? – игриво спросила Елизавета.

– Ваше величество, у меня новость не из приятных, – каким-то хриплым, не своим голосом ответил лорд-казначей.

– Неужели Парма? – испуганно вскричала королева.

Неужели своим неуместным ликованием она прогневала Бога? Но не может же Господь быть таким жестоким, чтобы лишить ее победы.

– Нет… Моя дорогая королева, я не знаю, какими словами вам об этом сказать. Роберт… скончался.

– Нет!

Сердце Елизаветы противилось этому. Глубины ее души противились этому.

– Он не мог умереть! Нет! Нет!

– Я скорблю вместе с вами, – пробормотал Бёрли.

Елизавета рухнула на стул, спрятав лицо в ладонях. Ее пальцы взмокли от слез. Роберт умер. Умер, и с ним умерла вся его слава. Вся его любовь к ней. Его нежность, забота. Его величие, которым он заслуженно гордился. Все это тоже умерло. Она больше не увидит улыбки на его дорогом лице. Книга его жизни закрылась, и повествование прервалось на самой прекрасной странице.

Бёрли молча стоял, не мешая ее рыданиям.

– Может, мне уйти? – через некоторое время спросил он, стараясь говорить как можно мягче. – Послать за вашими фрейлинами?

Сделав над собой усилие, Елизавета остановила рыдания.

– Расскажи, как это случилось, – запинающимся голосом произнесла она.

Ее Роберта, ее дорогих Глаз больше нет. Как теперь жить?

– Он ехал в Кенилворт. По дороге его вдруг начал бить озноб. Роберт решил, что где-то простыл, и поначалу не обращал внимания. Озноб перешел в лихорадку. Поднялся жар. Роберту пришлось остановиться в Конбери – там у него охотничий домик. Где он и лег в постель. Умер он этим утром, в четыре часа. Рядом находился всего один слуга, а иначе и глаза ему закрыть было бы некому.

Елизавета снова зарыдала. Не помогло ни величие, ни богатство. Ее Робин, ее драгоценные Глаза, умер почти в полном одиночестве.

– Ваше величество. Мне тяжело, что именно я был вынужден сообщить вам эту скорбную новость.

Вопреки придворному этикету, вопреки своему обыкновению Бёрли положил руку на вздрагивающее плечо Елизаветы.

– Он стал мне добрым другом и соратником. Мне будет очень его не хватать. Всем нам.

«Но больше всего мне, – подумала Елизавета. – Почему судьба бывает такой жестокой?»

– Оставь меня, Уильям.

Когда Бёрли, тяжело ступая, ушел, Елизавета отправилась в спальню, выгнала оттуда всех фрейлин и заперла дверь изнутри. О каком Божьем милосердии может идти речь, если Он так больно ударил ее в час ее величайшего триумфа? Елизавета кричала на Бога, упрекая Его в несправедливости. Потом ее гнев перекинулся на всех, кто годами поносил Роберта. Эти двуногие гадюки! С каким упорством они чернили и топтали его репутацию, обвиняли то в убийстве, то в отравлении Эми, называли выскочкой. И ведь все бездоказательно. Ему завидовали, всю жизнь завидовали. Видели только получаемые им почести и исходили злобой. Думая об этом, Елизавета плакала еще громче и безутешнее.

Она никого не желала видеть. Два дня пролежала она в постели, на мокрых от слез простынях. В дверь стучали все настойчивее, но Елизавета оставалась глуха к внешнему миру.

– Ваше величество, вас хотят видеть на Тайном совете.

– Ваше величество, ужин готов.

– Ваше величество, не надо ли чего-нибудь?

Когда ей надоедали эти вопросы, она кричала:

– Убирайтесь! Все убирайтесь!

На третий день постучался Уолсингем:

– Ваше величество, простите, что рискнул потревожить вас в такое время, но есть неотложное дело, требующее вашего внимания.

Молчание.

– Ваше величество!

– Я не в состоянии заниматься государственными делами, – простонала Елизавета. – Я никого не желаю видеть. Не мешайте мне оплакивать смерть моего лорда Лестера.

Прошел еще день. Елизавета чувствовала, что трясина страданий начинает ее засасывать. Все эти дни она ничего не ела. Во рту пересохло. В спальне было нечем дышать.

Бёрли опять постучался к ней:

– Ваше величество, считайте, что я говорю с вами как отец. Подумайте о себе. Вам нельзя закрываться от всего мира. Жизнь продолжается. Королевство и все ваши любящие подданные ждут вашей материнской заботы. Может, откроете дверь?

– Нет! – крикнула Елизавета. – Иди прочь, Уильям!

За дверью послышались приглушенные голоса.