Книга Панджшер навсегда - Юрий Мещеряков

– Десять часов пять минут.

– Точность – вежливость ВВС. – Ремизов бросил взгляд на стрелки. – Значит, для нас не все еще потеряно.

– Жарко там «духам».

В ущелье опять клубилась пыль, а по лицу Айвазяна скользило мечтательное выражение, как будто он им завидовал.

– Еще бы, они опять в вакуумной духовке. Вот если бы прошлой осенью нам такую поддержку… – Ремизов промолчал, рассматривая в бинокль дальнюю панораму. – Да, там все ясно. Теперь вернемся к нашим баранам. Не найдем Мамаева – его дети останутся без отцовской пенсии. Группу поиска возглавишь сам. Сектор за сектором осматриваешь местность. Смотреть под ноги, наступать только на камни. Ну, вперед.

К вечеру тело Мамаева так и не нашли.

– Какого черта вы там делаете, – орал в эфир Качинский, оставшийся за начальника связи полка. – В трех камнях запутались на своем сраном бугорке.

– Так точно, «Стрела», мы запутались на нашем сраном бугорке.

– Ты что меня передразниваешь?

– В каком смысле? Не понял. Прием.

Начальник связи, конечно, величина, но это совсем не означает, что он умеет читать мысли начальника штаба полка, возглавлявшего командный пункт, и после небольшого замешательства Ремизов услышал голос Лосева:

– Доложи обстановку.

– Располагаюсь в указанном квадрате, веду наблюдение, поисковые работы результатов не дали. «Карандаши» на месте, происшествий нет.

– Понял тебя. Продолжай искать. Завтра будет «стрекоза» с пайком и водой. Примешь ее, найди площадку для посадки, обеспечь прикрытие. Все, отбой.

Глубокое синее небо, как на бегущей кинопленке, стало фиолетовым, и, по мере того как оно чернело, на нем распухали огромные южные звезды. Одна из них, самая крупная, зажглась на востоке, не дожидаясь ночи и едва приподнявшись над изломанным горизонтом. Ротный и солдаты взвода сержанта Фещука, устроившись на подстилке из собранного валежника, прикрывшись от ветра небольшим каменным гребнем, на высоте трех с половиной тысяч метров слушали и слушали безмолвие гор.

– Что скажешь, Фещук?

– Да вот, думаю я, товарищ лейтенант. Мамаева два дня искали, не мог же он просто так исчезнуть. Что вообще могло случиться?

– Фугас там был безоболочный с электрическим взрывателем, саперы щупами его и не нашли. А замыкатель цепи стоял на тропе, которая мимо раковины проходит.

– Так что подрывается не тот, кто на фугас наступает, а другой…

– Правильно понимаешь. Боец пятой роты шел по тропе и замкнул контакты. Тот, кто ставил фугас, большой фантазер, творчески подошел к делу. А кто-то думает: мы против дремучих местных крестьян воюем. Это профи работал, возможно, иностранный наемник.

– Товарищ лейтенант, говорят, Мамаев перед операцией побрился.

– Побрился, ну и что из того?

– Плохая примета.

– Оказаться на войне – уже плохая примета. Значит, не договорился с судьбой.

– В каком это смысле?

– Я думаю, что в прямом. – Ремизов перевернулся на другой бок. – Давай поспим, а тебе через два часа посты сменять.

– У меня часов нет, в машине оставил.

– Бери мои. Разбудишь меня в пять.

– Зачем вам так рано?

– Чтоб не проспать начало войны.

На следующий день «вертушка» не прилетела. Ее ждали, на нее надеялись, но она оказалась каким-то одушевленным существом, которое умеет обманывать, не выполнять обещаний, существом, способным забыть о своей работе и заснуть на теплом пригорке. Еще она боялась обстрелов, особенно при посадке, когда она зависает и становится удобной мишенью. Как Ремизов ни доказывал, что в любую сторону от него ближе двух километров нет ни одной господствующей высоты, а значит, нет опасности попасть под огонь пулемета, его не слышали. Может быть, не хотели слышать, и радиоволны его радиостанции проходили сквозь уши Качинского, не доходя до ушей начальника штаба. И Усачев нашел время заболеть, при нем все вопросы решались, а теперь раздробленный батальон завис в поднебесье и тихо высыхал от голода и жажды. Внутренний голос тут же подсказывал Ремизову: был бы комбат на месте, не сидели бы они здесь мирно, а бились бы с очередной бандой где-нибудь в верховьях Панджшера. «Вертушка» тоже ни при чем, она разгрузилась в другом месте. С закатом Лосев сам вышел на связь, слово в слово повторил свои вчерашние слова. Терпеть стало легче, и мечта о большом глотке воды показалась близкой.

С рассветом, разогрев на костре последнюю банку гречневой каши на двоих и воды на полкружки чая, дневную норму, позавтракав, Ремизов взял с собой Фещука и отправился искать вертолетную площадку. С их позиции просматривались только крутые ближние склоны гор да костистый хребет в обе стороны, на который «вертушку» не посадить. Спустились вниз той же тропой, что двое суток назад шли вверх. Долго не искали, на первом же витке серпантина открылся ровный, с небольшим уклоном, поросший луговой травой пятак, вполне пригодный, чтобы «вертушка» встала на нем на две точки. Через высокие сухие стебли кустарника и прошлогодней травы к нему тянулась многометровая, натянутая, как струна, коричневая леска.

Горы – древняя огрубевшая кожа Земли, само естество непознанной природы, в которой человек – пришелец. Если это так, то откуда бы здесь взялась натянутая леска, этот обычный признак цивилизации, то есть пришельцев. Ремизов насторожился и, увлекаемый первобытными инстинктами, пошел по леске вниз, к разгадке, даже не подумав, что на ее конце может быть очередной творчески подготовленный фугас, даже не подумав проследить обратное направление натянутой лески (он бы очень удивился – она указывала на видневшуюся вдалеке верхушку злосчастной раковины). Пройдя метров тридцать, он уткнулся взглядом в нечто… А когда понял, остолбенел.

– Вовка?! Вот ты где, а мы-то тебя три дня ищем, – говорил он вслух сам себе, чтобы не помутился рассудок и отступила тошнота.

Все, что осталось от Мамаева. Он даже успел высохнуть. И эта леска, которая тянется из его живота… Кто ищет, тот всегда найдет? Ни черта подобного. Того, кто ищет, приведут к цели!

– Ну вот, есть что отправить домой, есть что похоронить. Теперь и у тебя будет могила, твой последний дом. Все, как у людей.

– Товарищ лейтенант, вы мне говорите? – Подошедший сержант успел увидеть и оценить открывшееся зрелище, и вдохнуть смрадного запаха.

– Да нет, Фещук, не тебе. Мы с ним в Термезе служили. Ты давай в роту, Мурныгина ко мне и бойцов с плащ-палаткой.

Вертолет раскачивало, приподнимало, подкручивало восходящими потоками, он никак не мог устоять на двух колесах, а для того чтобы приблизиться к нему, требовалось преодолеть ураган, рвущийся из-под винта. Борттехник сноровисто сбросил четыре резиновых ранца с водой, каждый емкостью по двенадцать литров, а потом выразительно пожал плечами – его голос растворился в реве турбины и ветра – мол, что им загрузили, то они и привезли. Солдаты, держа плащ-палатку за углы, сквозь вихревые потоки бросились поднимать останки Мамаева к проему двери. Машина, неуклюжая громоздкая бабочка, ни секунды не стояла на месте, вздрагивала, ныряла в поток, и им не хватало ни роста, ни силы, чтобы поднять тяжкую ношу повыше и держать на вытянутых руках. Ремизов попытался помочь, схватил два угла, и, когда борттехник и второй пилот потянули на себя два других, на него с палатки пролилась зловонная жидкость, но он устоял, боясь не выдержать этот страшный экзамен до конца.