Книга Дева Баттермира - Мелвин Брэгг

Таково мое решение. Я отправлюсь в Карлайл и окажусь там, когда тебя привезут туда для судебного разбирательства. Никто не в силах мне сказать, когда в точности произойдет выездная сессия суда присяжных, но будет лучше приехать заранее, нежели опоздать на слушания, поэтому я отправляюсь немедленно. Надеюсь, я сумею добраться туда раньше тебя, поскольку мне нужно не только найти жилье для семьи, но и, возможно, какую-нибудь работу. Я знаю твое мнение по данному поводу, и я не стану ставить тебя в неловкое положение. Я приеду к тебе на свидание одна, и если ты будешь мрачен или же до крайности занят со своими адвокатами, я пойму. Чтобы избежать некоторых затруднений для нас обоих, я назовусь миссис Бенсон (Энн Бенсон была одной из моих подруг по школе), и именно таким именем я и представлюсь тебе. Это также избавит наших детей от постоянных насмешек и оскорблений, которые обязательно преследуют всех, кто имеет хоть какое-либо отношение к человеку с дурной славой.

Чтобы сохранить те мизерные средства, что у нас еще остались, я намерена пройти пешком большую часть пути. В этом году весна поистине прекрасна. (Как, должно быть, жестоко это звучит для тебя, в то время как сам ты заперт в этой ужасной темнице, — поверь, я вовсе не намеревалась причинить тебе боль своим замечанием.) Я просто хочу тебя заверить, что не стану слишком сильно изнурять детей, которые уже успели привыкнуть к длительным пешим прогулкам, им будет это даже в радость в такую прекрасную, мягкую погоду.

О, мой милый муж, как часто и с какой нежностью мои мысли обращаются к тебе! Весьма странно, но я совершенно убеждена, что самыми блаженными часами были те часы, что мы провели с тобой вместе в канун последнего Рождества и дни до Нового года. Не слишком подходящая обстановка для возрождения семьи и, как я смею надеяться, взаимного влечения. И все же если ты припомнишь нашу встречу, то такая атмосфера уж более не покажется тебе неподходящей для нашего взаимного счастья. Ты должен знать, что там, в Скарборо, ожидая твоего появления в окне камеры и проводя остальные часы дня и ночи в непрерывных размышлениях о том, каким способом освободить тебя из этой ненавистной клетки, моей величайшей мечтой было лишь одно — находиться рядом с тобой в этой камере, дабы весь прочий мир остался за ее стенами и оставил нас наедине.

Я знаю, тебе не нравится, когда меня одолевают сентиментальные чувства. Я также знаю, что ты часто сердишься на меня по разным пустякам, но ты должен знать: ты подарил мне самое великое счастье в моей жизни. Жаль, что жизнь моя не сложилась несколько иначе, но только не в главном: познакомиться с тобою, выйти за тебя замуж и родить тебе детей — что может быть прекрасней? Даже в самых дерзких помыслах я не смела мечтать о большем, милый Джон, я всегда, всю свою жизнь буду тебе сердечно признательна за это счастье.

Твоя любящая жена, Микелли.

Микелли и дети отправились на север следующим же днем. Никаких записей о том, что они благополучно добрались до Карлайла, не существует. Впрочем, как и о том, что же с ними сталось на самом деле во время их долгого путешествия. В конце апреля на северо-западе разразился внезапный снежный буран, и многие путники замерзли насмерть, их тела были обнаружены лишь после того, как стаял снег.

Дневник, 23 июня, Честер

Меня доставили обратно в Честер, что само по себе весьма изобретательно. Самым неожиданным образом меня избавили от ненавистного одиночества, которым меня мучили в течение многих месяцев. Теперь меня заперли в большой общей камере, где вместе со мной содержатся какие-то старухи, ночные пьянчужки, проститутки, сумасшедшие, вороватые детишки и несколько порочных существ обоего пола, с которыми здесь обращаются не лучше, нежели со свиньями на скотном дворе. Они предполагали потрясти меня и надломить мой дух, но я совершенно убежден, что они лишь оказали мне услугу. Я устрою здесь парламент. Я установлю законы всеобщей взаимной поддержки. Я устрою школу и стану преподавать основы религии (местный священник вынужден будет помогать мне в этом). Мои обязательства по отношению к этим людям будут совершенно чисты, и все это будет сделано самым демократичным путем.

Дневник, 6 июля, Честер

Менее чем через три дня моя система рухнула. Вынужден предположить, что она потерпела крах из-за окружающих условий (тюрьма) и из-за людей (по большей части это преступники) или же из-за самой системы. Это основная проблема всей политической теории.

Начиналось же все самым замечательным образом и с живейшим энтузиазмом со стороны заключенных. В течение первых двух дней нам удалось добиться, чтобы на полы была постелена свежая солома (пара серебряных монет, которые у меня еще сохранились в запасе, сослужили добрую службу), и нас регулярно кормили по нескольку раз в день, и питались все сообща — предварив прием пищи непременной молитвой, каждый получал миску супа или же жидкой овсяной каши. Тюремный священник — преподобный Скотт, молодой человек весьма привлекательной наружности, можно даже сказать, чересчур привлекательной наружности и чересчур умный, я полагаю, для священника — организовал уроки. И жена тюремщика— невероятно полнотелая женщина с пышным бюстом и прекрасными формами, однако, надо признаться, несмотря на всю глубину моих чистых помыслов и продолжительность воздержания, весьма притягательная — взялась за наведение порядка в камере, и на второй же день наше узилище было чище, нежели многие комнаты в гостиницах.

Сложности начались с выборами. Мы действовали строго в рамках всеобщего избирательного права. Все мои товарищи по заключению сразу же приняли мое предложение выбрать в парламент каждого седьмого в качестве представителя, однако одна из проституток (которая клялась, будто бы знавала меня еще мальчиком, хотя я даже и вспомнить-то ее не мог), по кличке Дженни Рыжая (все из-за цвета ее волос, которые теперь сильно потускнели), вынула изо рта трубку, что случалось крайне редко, и во всеуслышание потребовала, чтобы женщины были представлены в парламенте наравне с мужчинами. Поскольку женщин в камере оказалось почти столько же, сколько и мужчин, то требование такое было принято, с одной стороны, веселыми приветственными криками, а с другой— недовольными репликами. Это предложение показалось мне очень хорошим и вполне революционным, и я указал, что коль скоро мы последуем этому предложению, то по радикальности опередим как Американскую, так и Французскую революции, вместе взятые, и произведем на этом острове самые решительные изменения, какие потрясали его с 1688 года[52]. Вся женская часть камеры восприняла мою речь единодушным одобрением, в то время как из мужской половины на такое предложение отозвались лишь единицы.

К несчастью, среди мужской части заключенных сложилась непримиримая группировка, которая в штыки восприняла подобное предложение и принялась возмущаться. Эта группировка возглавлялась двумя братьями— Томасами, — которые учинили ужасный пьяный дебош с жесточайшей потасовкой, что заставило блюстителей закона забыть о своей терпимости и заключить двух буянов в тюрьму на несколько месяцев. Поскольку оба они были фермеры с холмов и за пределами тюрьмы их дожидались коровы и прочий домашний скот, который теперь остался без пригляду, то два брата очень злились и всякий день, срывая на других свое скверное настроение, беспрестанно ввязывались в неприятности. К тому же оба они были весьма сильными людьми, и никому не хотелось противостоять им. И все же, исходя из собственных принципов, я отважился поспорить с ними: мол, даже если женщина и не может сравниться с мужчиной во всем прочем, то уж пред взором Господа она совершенно равна любому мужчине, и именно по этой самой причине в хорошем обществе, которое мы здесь и пытаемся создать, они все должны иметь такое же избирательное право. Я согласился, что, возможно, не стоило бы им дозволять быть избранными непосредственно в сам парламент, однако же они имеют право голосовать за тех, кого бы хотели видеть в качестве его членов.