Книга Громбелардская легенда - Феликс В. Крес

Вырванный из сна Готах наблюдал за невероятной картиной боя. Ему немало пришлось в жизни повидать, в том числе и внезапную смерть. Однако стычка троих человек с четырьмя не имела ничего общего с тем, что теперь клубилось, металось и ревело в полумраке в двухстах шагах ниже. За спиной посланника раздался торжествующий смех, переходящий в безумный, почти нечеловеческий вопль. Хель-Крегири сломя голову бросилась вниз по склону; Готаху показалось, что девушка вот-вот споткнется и свернет себе шею в какой-нибудь дыре. У нее не было меча, не взяла она и никакого другого оружия. Он еще раз услышал ее пронзительный вой, оборвавшийся где-то на самой высокой ноте, когда она ворвалась в группу сражающихся. Она явно налетела на кого-то, с разгону сбив его с ног своим весом, ибо, несмотря на расстояние, видно было внезапное замешательство в этой группе — сцепившиеся друг с другом люди падали, увлекая за собой других.

Готах подозвал своих вооруженных носильщиков. Ему показалось, что среди всех этих разъяренных, перегрызающих друг другу глотки зверей нет никого, кто смог бы отличить врага от своего. Мудрец Шерни не намеревался пасть жертвой какой-нибудь ошибки.

В сражение включились последние, опоздавшие солдаты Хель-Крегири. Шум нарастал — возможно, прорвали оборонительный строй легионеров, ибо в реве множества глоток звучало торжество. Готах привстал, желая лучше разглядеть ход боя, но там была лишь неясная, дергающаяся толпа, наводившая на мысль о стаде орущих безумцев. Честно говоря, посланник совершенно иначе представлял себе сражение. Судя по историческим хроникам, это должно было быть нечто неизмеримо живописное, грозное… Сейчас же он, собственно, не знал, что именно ощущает. Он понимал, что там гибнут люди, но образ этой множественной смерти был воистину гротескным. Переместившись на двести шагов ближе, Готах наверняка мог бы вообразить, что смотрит на огромную толпу поющих и танцующих пьяниц — ибо даже лязг оружия звучал скорее как звон ударяющихся друг о друга оловянных кружек под аккомпанемент многочисленных тостов.

Снова сев, посланник стал ждать, пока наконец начнет что-то происходить. Поймав себя на этой мысли, он покачал головой…

Битва продолжалась. Увы, ничего не происходило.

Дождь усилился, превратившись в настоящий ливень. Казалось, его шум поглощает и растворяет доносившиеся снизу звуки. Но нет. Пирушка угасала — многие пьяницы явно заснули, поскольку лежали на земле. Другие танцевали с все меньшим энтузиазмом. Однако песня, которую они теперь пели, начинала звучать все более жутко. В ней уже мало было воинственных криков — их сменили вопли, на фоне которых нарастала все более могучая волна стонов.

Посланник снова встал.

Среди потоков дождя, раздираемых ветром, на склоне начали появляться все более многочисленные силуэты возвращающихся воинов. Они перетряхивали свое имущество, искали водку и тряпки. Готах заметил человека, которого часто видел в обществе Хель-Крегири, тот был кем-то вроде офицера. Он позвал его.

— Бойня, господин! — проговорил тяжело дышавший разбойник с видимым наслаждением. — Настоящая бойня! — повторил он.

Он явно ждал восхищенных и уважительных возгласов. Из раны на лбу текла кровь, смешиваясь с дождем.

— Господин… Ваше благородие пойдет посмотреть? Там раненых много. Я слышал, будто посланники… будто…

— Хорошо, иди. Сейчас приду…

Разбойник поспешил назад на поле боя, сжимая под мышкой бурдюк. Посланник некоторое время смотрел ему вслед, потом приказал своим людям оставаться возле вещей, взял небольшую сумку и осторожно двинулся вниз по склону.

Пьяницы не спали… и Готах слегка побледнел.

Домом посланника было Черное побережье в Безымянном краю, где Полосы Шерни спускались к земле. Сокровищница Брошенных Предметов. Время шло в краю иначе, чем за его пределами, — медленнее… Двухсотлетние, по меркам Шерера, старцы склонялись там над великими книгами, углубляя законы всего, пытаясь познать сущность равновесия, в котором пребывали Полосы. И вдруг Безумный Готах, много лет именно этим и занимавшийся, задал себе вопрос: а должно ли так быть? Он знал историю Шерера, записанную в Книгах всего и множестве иных документов. Но что он видел? Ничего. Войны, заключенные в строчках старогромбелардских букв.

Теперь он увидел воочию то, о чем читал.

И тотчас же убедился, что все это было ложью. Ибо в книгах описывались битвы, а не побоища. То, что было самым главным, в книгах считалось совершенно несущественным. Важно было количество погибших — но отнюдь не то, как они выглядели. Среди множества отрывочных, незавершенных мыслей у посланника мелькнула одна — о математике… Каким-то удивительным образом объективная истина математики оставалась прекрасной и в записи. Неужели лишь прекрасное могло быть истинным?

Все это не имело смысла. И тем не менее это поле боя, вызывавшее невероятное отвращение, было вместе с тем и неизмеримо фальшивым. Все, что говорилось о битвах, краеугольных камнях истории, — было фальшью. Теперь мудрецу-историку до самого конца жизни предстояло отождествлять битвы со смрадом. Вероятно, тем большим, чем более крупные и судьбоносные для мира сражения имели место. Эта вонь была единственным, чего посланник не ожидал… и, может быть, именно поэтому она была столь выразительной.

Воняло кровью, мочой и экскрементами, а также выпущенным содержимым кишок. Кисловатый запах, словно от рвоты. Во всем этом копались люди. Трупы переворачивали, словно мешки, чтобы извлечь раненых и разные полезные вещи. Эти вонючие кольчуги и сапоги должны были послужить живым. Полумертвый солдат разглядывал вывалившиеся из его собственного живота кишки — похоже, даже не понимая, на что смотрит. Видимо, он не чувствовал боли; он поворачивал в ладонях скользкие, горячие внутренности, позволяя струям дождя обмывать их. Заметив лежащий рядом шлем, он потянулся к нему и надел на голову. Мимо прошли двое, несшие раненого. Стонущий раненый судорожно сжимал в руке ступню — отрубленную. Он не в силах был с ней расстаться. Готах шагнул назад, сходя с дороги. Он наступил на лицо убитого — и хрустнули вдавленные в размозженную челюсть зубы.

Смрад, похоже, усиливался. Посланник почувствовал в горле нечто вроде куска протухшего, кишащего червями мяса. Картина поля боя имела второстепенное значение. Даже если бы оно напоминало цветущий луг, при такой вони он был бы столь же отвратителен.

— Эй, мудрец!

Невдалеке стояла усталая, обрадованная победой Хель-Крегири. Готах закрыл глаза, но было уже поздно — эта необычайно красивая девушка теперь навсегда ассоциировалась с невыносимой вонью. Он увидел муху, ползущую по лицу убитого.

Его тут же вырвало.

Разбойница со смехом подошла к нему. В обеих руках она держала древко копья, для лучшего захвата обмотанное какой-то тряпкой. Гладко разрезанная юбка открывала длинную рану на бедре. Смешанная с дождем кровь обильно стекала вниз, все более розовея.

Готах утер рот.

— Этого я не… Не этого я ожидал… — с усилием проговорил он, стыдясь собственной слабости.