Книга Бельский - Геннадий Ананьев

Не мог он с ходу и решить, кого послать за ней. Лучше всего, конечно, Богдана, но не вызовет ли это подозрение: Бельский клялся о подмене, но если он лукавил, то может уговорить вдовствующую царицу сменить убогую келью на блеск царского дворца. Так могут рассудить маловеры.

«Нет. Лучше послать кого-либо другого. Как только придет от нее согласие».

Он уже послал государыне весть о победе с обещанием в скором времени звать к себе в Москву, если на это будет ее согласие. Знал Дмитрий и то, что великий оружничий посылал в Выксинскую пустынь Афанасия Нагого (Бельский это от царя не скрывал), собирался также, по совету Бельского, ехать отец вдовы Грозного Федор Федорович, но пятьсот верст ему, окончательно постаревшему, представлялись непосильными. Время шло, но от матери ни слова, ни весточки, царевичу приходилось ждать.

Вот, наконец, вернулся посланец от Марии Нагой — инокини Марфы, с нежным материнским словом, с радостью за сына, вернувшего себе законное право венчаться на царство, но ни слова, готова ли она разделить с ним власть, и тогда он решил послать к ней целое посольство из знатных вельмож, чтобы ударили бы они челом, прося вернуться в Москву к сыну. Выбор пал на князя Михаила Скопина-Шуйского и еще нескольких князей и бояр думных.

С трудом посольство уговорило царицу Марию-Марфу покинуть Выксинскую пустынь, чтобы вернуться в стольный град, в царский дворец.

— Верно, — соглашалась она, — царские хоромы — не убогая келья в затерянном монастыре. Страстно хочу я и припасть к груди сына своего, которого вырастила и воспитала не я, а приемная мать, неизвестная женщина, но я еще не стара годами, и меня может увлечь суета кремлевской жизни, я же, хотя и насильственно, все же отдана Господу Богу нашему. Как быть?

— Ехать. Иного ничего не может быть.

— Я подумаю. Дайте мне немного времени. Возможно, предложу сыну приехать сюда, как повенчается на царство и присягнет ему Русь. Возможно, я соглашусь переехать поближе к сыну, но все равно в монастырь.

Эта мысль тут же была подхвачена князем Шуйским и другими послами. Действительно, что теперь мешает ей переехать из одного монастыря в другой, в котором бы сын мог навещать ее часто, не слишком отрываясь от дел державных?

Именно на этом пришли к согласию. А когда уговор состоялся, Марию Нагую словно подменили: спешила со сборами сама, торопила князя Скопина-Шуйского с выездом, согласна была даже ехать верхом либо на деревенской бричке, не ожидая, когда будет сделан для нее удобный дорожный возок, но на это вельможи не согласились, и выезд состоялся лишь через несколько дней.

Провожали инокиню-царицу все сестры во Христе, искренне плача, хваля ее доброту, смиренность и усердность в богослужении, в то же время искренне радуясь за нее, представляя, с каким трепетом прижмет она сына своего, с которым была разлучена с самых малых лет его.

Царица с низким поклоном простилась с инокинями и даже послушницами, приняла благословение настоятельницы и поцеловала нагрудный крест ее и лишь после этого, поддерживаемая князем Скопиным-Шуйским, села в крытый возок, где уже ждали ее юные монашенки, выбранные настоятельницей в путные служанки Марии-Марфе.

От дневок Мария-Марфа наотрез отказалась, и князю Скопину-Шуйскому пришлось заботиться о ежедневной смене лошадей, для чего посылал он загодя своих слуг к местам, определенным для ночевок, чтобы закупали они свежих лошадей. Ехал поезд царицы поэтому споро. Даже в Муроме, где готовились для царицы-инокини специальные палаты, чтобы отдохнула она хотя бы несколько дней, решили не останавливаться.

Москва приближалась. Уже поскакал гонец Дмитрию Ивановичу с вестью о времени прибытия поезда царицы-инокини, и тот, горя желанием поскорее встретиться с матерью, которую вовсе не знал, выехал ей навстречу в село Тайнинское, где приготовил все необходимое.

Целых два дня томился в ожидании, рвался ехать дальше, но советники удерживали его. Особенно настойчив был Бельский.

— Первая встреча должна быть при народе. Для тебя, государь, это очень важно.

Дмитрий Иванович и сам это хорошо понимал, и все же с трудом заставлял себя коротать время в безделии.

Показался, наконец, поезд. Вот он уже рядом. Возница так остановил возок, чтобы дверца оказалась перед государем — кто-то из слуг поспешил, чтобы услужливо открыть ее, но Дмитрий Иванович остановил прыткого слугу, сделав это сам.

И вот они друг перед другом. Мать и сын. Придворные, а также наехавшие и сбежавшиеся к месту встречи инокини Марфы и государя-сына, притихли, взволнованные, быть может, не меньше разлученных. Вот Мария нежно прикоснулась к бороздкам на лице сына своего, словно уточняя, они ли те самые, какие она любила рассматривать и даже гладить в минуты нежности, когда кормилица приносила к ней Дмитрия, затем рука столь же нежно погладила голову сына и уж после этого порывисто прижала его к своей груди и зарыдала.

Успокоившись, наконец, засияла счастьем. Будто вернулись те прежние безоблачные дни, когда был жив ее муж Иван Васильевич, и вместе они нежили своего ребенка, лаская его, одновременно забавляя и его и себя.

— Господи! — с нескрываемой радостью воскликнула Мария-Марфа. — Как отблагодарить мне тебя?!

— Я тоже возношу Господу благодарственные молитвы ежедневно за чудесное спасение от смерти его промыслом. — Да. Промысел Божий, это верно. Но твой ангел-спаситель Богдан Яковлевич. — Она отстранилась от сына и, сделав несколько шагов к стоявшему среди бояр Бельскому, низко ему поклонилась. — Моя вечная тебе благодарность, Богдан Яковлевич. Молю тебя, оставайся с сыном моим и дальше. Опекай его.

Бельский хотел сказать, что теперь это зависит не от него одного, но в этот момент подошел к ним Дмитрий и, подражая матери, поклонился своему великому оружничему, своему холопу.

Богдан Бельский склонился в поясном поклоне, не сказав того, что так ему хотелось сказать.

Гулом восторга сопровождалась эта умильная сцена.

Подали великолепную колесницу с впряженной в нее тройкой белых в яблоках красавцев, Дмитрий Иванович помог матери удобно устроиться на мягком бархатном сиденье и, обнажив голову, пошагал рядом с колесницей.

Несколько верст государь и сопровождавшие его бояре и князья шли с непокрытыми головами, и только когда осталось совсем мало пути до Скородома, Дмитрий Иванович сел на коня и ускакал в Кремль, дабы принять вдовствующую царицу в тех самых палатах, где пролетели ее счастливые дни с мужем, где родился у них сын и наследник.

Дмитрий намеревался оставить мать в тех палатах навсегда, но она воспротивилась.

— Я отдана Господу Богу.

— Насильно же.

— Какое это имеет теперь значение? Я инокиня Марфа, и мое место в монастыре, где я буду молить Всевышнего о твоем долгом и благополучном царствовании.

Никакие уговоры не действовали. Она согласилась пожить во дворце лишь до тех пор, пока не приготовят ей достойную царицы келью в Вознесенском девичьем монастыре.