Книга Ловушка. Форс-мажор - Андрей Константинов

– Что ты имеешь в виду?

– Может, это не мы проморгали момент, а они изначально сами подготовили и расписали сценарий «игрищ»? И до поры до времени просто оставались в тени, фиксируя все наши действия?

– Э-э! Чур тебя и чур всех нас! Катька, кончай тут Кассандру из себя строить. А то после твоих прогнозов нам останется только одно – открыть кингстоны. Но по нашей палубе, слава богу, еще бродят крысы навроде Некрасова, «сладкой парочки», Олейника, Завьялова и прочих. И это означает что?…

– Что наш корабль пока еще не тонет.

– Умница! Моя школа… Всё, братцы, давайте закругляться на сегодня. А то через пару часов первые петухи заголосят, а мы еще, как нетрудно догадаться, не ложились.

– И правда, Полина Валерьевна… – впервые за все время возвращения Козырева подал голос из своего угла охранник Сева. – Может, домой поедем? Вы не забыли, что в десять ноль-ноль нам кровь из носу надо быть у Сан Саныча?

– Да, Сева, я помню. В самом деле, – засобиралась Ольховская, – пора ехать. Людмила Васильевна, спасибо, все было безумно вкусно… Ребята, а вам огромное, нечеловеческое спасибо. За все, что вы делаете для Игоря. За… Если бы не вы… Вы… Я…

Полина сбилась, нелепо замахала руками и, сдерживая слезы, выскочила из комнаты. Вслед за нею подорвался Сева. Остальные вслед за смущенным смоловским «Ну что, покурим на дорожку?», словно по команде, потянулись за сигаретами.

– Виктор Васильевич, позвольте вас на пару минут конфидента? – кокетливо вопросила Михалева.

– Почту за честь, – шутливо щелкнул каблуками Смолов.

– Вы такой галантный мужчина, эт-то что-то!.. – проворковала соседка, и под ручку они вышли из комнаты.

Через какое-то время Михалева вернулась. Причем вернулась одна…

– А где Виктор Васильевич? – удивилась Востроилова.

– Он поехал домой. Пока доберется до этого своего Купчино… Совершенно не понимаю, как люди могут жить в такой тьмутаракани?

– Как так уехал?! А я? Он ведь сначала должен был забросить меня.

– Катюш, это я его уломала-уговорила. Он у нас мужчина семейный. Ему в обязательном порядке нужно появиться дома – оправдываться, каяться, врать. А мы с тобой – люди холостые, нам ни перед кем отчета держать не нужно. Ведь так?

– Наверное, – растерянно кивнула Катя, не вполне понимая, к чему та клонит.

– Вот и славно… Ванька!

– Я! – отозвался Лямин.

– Спать хочешь?

– Да так, вроде не особо…

– Надо же, и у меня, как назло, старческая бессонница. Деньги имеются?

– Ага. А зачем? Водка еще есть, пиво тоже.

– Балда. В твоем возрасте столько пить вредно. Причем – уже вредно. Пошли лучше в картишки сыграем. В «тыщу». Мне давно не мешало поправить свое материальное положение.

– Это мы еще поглядим, кто за чей счет поправит! – заносчиво похвалился Лямка.

Пожелав Паше и Кате спокойных снов, «старый да малый» отправились выяснять отношения за карточным столом. Учитывая, что в азартных играх Михалева не брезговала прибегать к шулерским приемчикам, коих она знала предостаточно, шансов у Лямки было немного.

Востроилова подошла к двери и повернула ключ в замке.

– Кать, да не закрывай ты ее. Через час-полтора все равно Ванька разбудит. Придется вставать, открывать.

– Не разбудит, – улыбнулась Катя.

– Почему?

– Потому что твоя Людмила Васильевна – очень мудрая женщина. Она поняла, что сейчас мы хотим остаться одни, и сделала всё, чтобы нам никто не помешал. Более того, когда вечером тебе в очередной раз позвонил дежурный…

– Ч-черт, – подскочил Козырев. – Мне же надо срочно позвонить на работу.

– Не нужно никуда звонить.

– ???

– Потому что она представилась дежурному твоей мамой. Сказала, что ты лежишь с температурой сорок, у тебя жар и по этой причине ты не можешь подойти к телефону. В итоге – на сегодня тебе, в отличие от меня, поставили выходной.

– С ума сойти! Значит…

– Это значит, что мы сейчас разберем диван, погасим свет, разденемся и ляжем спать. И никто-никто, ничто-ничто нам сегодня не помешает.

– Ты готова разделить ложе с придурком, который сначала три с половиной часа провел в обезьяннике, а затем его, как последнего лоха, развел сотрудник ФСБ?

– Представь себе – да. А что касается ложа, у меня большие сомнения в том, что пол квадратных аршина этого, с позволения сказать, спального места возможно подвергнуть математической процедуре деления. Максимум, что здесь можно придумать, – сложение.

– Катька, я тебя люблю!

– Аналогичный случай был в Тамбове.

– Что?

– Я говорю, что тоже люблю тебя, сэр лыцарь-тугодум… Э-э, куда?!.. Сначала диван, затем свет и только затем раздеваемся… Пашка, ну лапы же холодные!.. Черт с тобой! Но учти – помогать тебе разбирать диван я уже не стану… Хотя… На кой его вообще разбирать?… Аккуратнее, ты, медведище… Похоже, тебе надо срочно записываться на курсы по грамотному расстегиванию женских лифчиков… А я вот щас кому-то подскажу адресочек!.. Пашка, милый мой… Хороший!..

* * *

В эту ночь их действительно никто-никто и ничто-ничто не потревожило. В восьмом часу Катерина нечеловеческим усилием воли заставила себя дотянуться до мобильника, чтобы отключить противный писк будильника-напоминалочки. Перебравшись через посапывающего Пашку (о, счастливчик!), голая, полусонная, она принялась собирать по комнате предметы верхнего и нижнего белья, обнаруживая их в самых немыслимых местах и уголках. К примеру, колготки почему-то нашла висящими на дверной ручке. Востроилова потянулась за ними, и тут ее взгляд случайно упал на просунутый под дверь тетрадный лист. Она развернула листок и прочитала:

«Катя! Забыла сказать. С твоим шефом я договорилась. Сегодня на службу можешь выйти попозже. Он благородно разрешил. Ах, какой мужчина! Настоящий офицер! Скинуть бы годков „дцать“, уж я бы!!!!!! Да, и берегите хозяйский диван. Л. В.».

Дай Бог вам счастья, здоровья и долгих лет жизни, мудрая женщина Людмила Васильевна Михалева! Вот только жульничать в картах все-таки не стоит. Хотя бы играя со своими!

Глава седьмая

Когда я был маленьким, я молился о велосипеде. Потом я понял, что Бог работает по-другому: я украл велосипед и стал молиться о прощении.

NN

Станислав Стуруа (Мистер Серый) по прозвищу Родезия был сыном русских эмигрантов, которые в 1986 году уехали в ЮАР из Франции. Кто тогда мог знать, что скоро на свободу выйдет Нельсон Мандела и в этом африканском раю для белых начнется черт-те что и сбоку бантик? Мать умерла почти сразу после переезда. А через два года отца застрелили на улице в ходе какого-то местного этнического конфликта. Станиславу было всего четырнадцать лет, когда он остался один в чужой стране. В отличие от других подростков, волею судьбы оказавшихся в схожей ситуации, ему необычайно повезло – он воспитывался в полицейской школе (некое подобие наших суворовских училищ). Благодаря этому Стас сумел выжить, закалиться и заматереть духом в атмосфере абсолютной враждебности и опасности, которая является особой «фишкой» ЮАР. Причем, как во времена белого апартеида, так и в наступившую затем эпоху «апартеида черных». Годы, проведенные в этой удивительно красивой (для туристов) и удивительно жуткой (для местных аборигенов) стране, сформировали характер, навыки, взгляды на жизнь и особое мироощущение Стуруа. Здесь поневоле да сформируется! А как вы хотели? По данным местной ассоциации дилеров вооружений и боеприпасов, шансы обычного человека столкнуться с попыткой опасного преступления в свой адрес в любое взятое время здесь составляют один к шестидесяти. Как результат, к примеру, в том же Йоханнесбурге полицейские безо всякого предупреждения стреляют преступникам сразу в башку, дабы избежать дальнейших «разборов полетов» и судебных разбирательств. Соответственно, преступники, не рассчитывающие на предупредительные окрик и выстрел в воздух, ведут себя адекватным обстановке образом. Вот и Стуруа стрелял. А впоследствии, вынужденно лишившись полицейского жетона («полиция – только для черных»), случись такая необходимость, никогда не закладывал многомильного кругаля и всегда ехал напрямки через черные районы Alexandra и Sebokeng. Даже ночью. Что, по местным меркам, сродни самоубийству. О потере службы он не сожалел. Будучи солидарен здесь со своим любимым писателем: «Только тот, кто страшится жизни, мечтает о твердом жалованье». Пусть это она, жизнь, опасается его.