Книга Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подняло маленький нож, размером не больше кошачьего языка.
Как будто хотело прикоснуться к Небесному Гвоздю.
Кукла Вати, украденная у мертвой ведьмы-сансори…
Кто-то произнес ее имя.
«Да разве это месть? Допустить, чтобы он упокоился, в то время как я продолжаю страдать? Кровь не гасит ненависти, не смывает грехов. Подобно семени, она проливается по собственной воле и не оставляет после себя ничего, кроме печали».
Хэмишеза, «Король Темпирас»
«… И мои солдаты, говорят они, творят идолов из собственных мечей. Но разве не меч приносит определенность? Разве не меч приносит простоту? Разве не меч добивается услуг от тех, кто стоит на коленях в его тени? Мне не нужно иного бога».
Триамис, «Дневники и диалоги»
4111 год Бивня, конец осени, Энатпанея
Первым, что услышал Пройас, был шум ветра в листве. А затем он различил и вовсе невероятный звук — журчание воды. Звук жизни.
«Пустыня…»
Сон мгновенно слетел с него; глаза разрывались от боли, и Пройас сощурился, защищая их от солнца. Казалось, будто в голове у него лежит раскаленный уголь. Принц попытался позвать Аглари, но сумел издать лишь негромкий шепот. Губы саднило и жгло.
— Твой раб мертв.
Пройас начал что-то вспоминать… Чудовищная бойня в песках.
Он повернулся на голос и увидел рядом Найюра. Тот сидел на корточках, склонившись над чем-то вроде пояса. Скюльвенд был без рубашки, и Пройас заметил обожженную до волдырей кожу на широких плечах и жгуче-красный цвет покрытых шрамами рук. Чувственные губы распухли и потрескались. За его спиной по глубокому руслу с журчанием бежал ручей. Вдали маячила живая зелень.
— Скюльвенд!
Найюр поднял голову, и Пройас впервые осознал его возраст: сеточка морщин вокруг снежно-голубых глаз, первая седина в черной гриве. Он вдруг понял, что варвар не намного моложе его отца.
— Что случилось? — прохрипел Пройас.
Скюльвенд вновь принялся что-то копать, обмотав руки кожей.
— Ты упал, — сказал он. — Там, в пустыне…
— Ты… Ты спас меня?
Найюр на миг замер, не поднимая головы. Потом продолжил работу.
Выйдя из горнила, они принялись растекаться во все стороны, подобно разбойникам, — люди, выдержавшие испытание солнцем. Они обрушивались на селения и штурмовали воздвигнутые на склонах холмов форты и виллы северной Энатпанеи. Они сжигали все постройки. Они предавали мечу всех мужчин. Кроме того, они резали пытавшихся спрятаться женщин и детей.
Здесь не было невиновных. Такова была тайна, которую они вынесли из пустыни.
Все были виновны.
Они двигались на юг, разрозненные отряды путников, пришедших с равнин смерти, чтобы терзать эту землю, как терзались они сами, чтобы причинять страдания, какие претерпели сами. Ужасы пустыни отражались в их страшных глазах. Жестокость сожженных земель была написана на их изможденных лицах. Мечи были их правосудием.
В Кхемему под знаменами Бивня вступило около трехсот тысяч человек, примерно три пятых из них — воины. А вышло всего около ста тысяч, из них почти все — воины. Несмотря на потери, из Великих Имен не умер никто, если не считать палатина Детнамми. И все же можно сказать, что Смерть описывала над ними круги, каждый последующий — уже предыдущего, забирая сначала рабов и гражданскую обслугу, потом солдат из низших каст, и так далее. Жизнь превратилась в паек, выдаваемый в соответствии со статусом. Двести тысяч трупов отмечали путь Священного воинства от оазиса Субис до границы Энатпанеи. Двести тысяч мертвецов, дочерна сожженных солнцем…
На протяжении многих поколений кхиргви будут называть маршрут, которым они прошли, сака#39;илраит, «Дорога черепов».
Дорога через пустыню превратила их души в ножи. И теперь Люди Бивня собирались отметить красным иную дорогу, такую же ужасную, но куда более яростную.
4111 год Бивня, конец осени, Иотия
Как давно они обрабатывают его?
Сколько мучений он вытерпел?
Но как бы они его ни пытали, при помощи грубых инструментов или тончайших колдовских уловок, его невозможно было сломать. Он кричал и кричал, срывая голос, пока не начинало казаться, что его вопли доносятся откуда-то издалека, что это доносимые ветром крики другого человека. Но он не сломался.
Это не имело ничего общего с силой. Ахкеймион не был сильным.
А вот Сесватха…
Сколько раз Ахкеймион переживал Стену пыток в Даглиаше? Сколько раз он вырывался из муки сна, плача от радости, от того, что руки его не скованы и в них не вогнаны гвозди? В том, что касалось пыток, Багряные Шпили были просто жалкими подмастерьями по сравнению с Консультом.
Нет. Ахкеймион не был сильным.
Чего Багряные маги не понимали, при всем их жестоком коварстве, так это того, что они обрабатывают двоих, а не одного.
Ахкеймион висел нагим в цепях, и, когда голова его безвольно падала на грудь, он видел на мозаичном полу свою размытую тень. И какой бы острой ни была боль, тень оставалась твердой и бесстрастной. Она шептала ему, когда он выл или давился криком…
«Что бы они не делали, я остаюсь нетронутой. Сердце великого дерева никогда не горит. Сердце великого дерева никогда не горит».
Два человека, колдун и его тень. Пытки, Напевы Подчинения, наркотики — все оказывалось безрезультатным, потому что им требовалось подчинить двоих, а один из них, Сесватха, находился за пределами нынешнего времени. При любых терзаниях, какими бы отвратительными они ни были, его тень шептала: «Но я страдал больше…»
Время шло, мучения сменялись мучениями, а потом этот приверженец чанва, Ийок, притащил какого-то человека и бросил его на колени перед самым Кругом Уробороса. На человеке не было ничего, кроме цепей, и руки его были скованы за спиной. Его устремленное к Ахкеймиону лицо, избитое и заросшее, словно бы смеялось и плакало одновременно.
— Акка! — выкрикнул незнакомец.
Губы его были испачканы в крови. Из уголков рта текла слюна.
— Акка, умоляю! Умоляю, скажи им!
В нем что-то было, что-то раздражающе знакомое…
— Мы исчерпали традиционные методы, — сказал Ийок. — Я подозревал, что так оно и будет. Ты доказал, что не менее упорен, чем твои предшественники.
Взгляд красных глаз метнулся к незнакомцу.
— Пришла пора ступить на новую почву…
— Я больше не могу, — всхлипнул человек. — Больше не могу…
Глава шпионов с притворным состраданием поджал бескровные губы.
— Знаешь, он ведь явился сюда, пытаясь спасти тебя. Ахкеймион пригляделся к человеку.
