Книга Всей землей володеть - Олег Игоревич Яковлев

и чтобы сбросить их, полочане должны были высовываться, перегибаться, и тут же летели в них со свистом стрелы, вонзались в кольчуги, ударяли по шеломам.

Осаждающие бодро лезли на стену. Шум, рёв, ругань раздавались в морозном звонком воздухе. Пар от кипятка, льющегося сверху из котлов и вёдер, мешал Владимиру видеть, что творится на стене, чья перемога. Где-то справа слышался дружный клич новгородцев. Только в лагере половцев по-прежнему царило безмолвие.

Владимир послал к Арсланапе Година, велел передать: пусть идут степняки на приступ.

Годин воротился весь пышущий гневом, раскрасневшийся на холоде. Молвил возмущённо:

— Не слухают, княже! Бают: не пойдём!

Владимир досадливо махнул рукой.

Подъехал Святополк, в шлеме-мисюрке и кольчатой брони, указал почерневшей от поводьев измозоленной рукой без рукавицы:

— Пешцы на стены влезли. Наверху бьются!

— Выводим тогда дружины! — крикнул в ответ Владимир. — Не устоять Всеславу!

Плохо разбирающийся в воинском деле Святополк разумно передал общее начало над объединённой ратью младшему двоюродному брату, хотя видно было, что задевали его самолюбие эти короткие властные приказы смоленского князя. Но он терпел ради успеха общего дела, стискивал зубы и молчал. Непрочно, очень ещё непрочно сидел Святополк на новгородском столе.

Дружинники сходу вознеслись на стену, слышно было, что бой идёт уже в самом городе. Из-за стены вырвался столб огня. Со скрипом тяжело распахнулись крепостные ворота. И в тот же миг с диким яростным воплем вылетели из-за обозов и саней на своих мохноногих низкорослых скакунах половцы. Впереди на белом аргамаке, в панцирном кояре нёсся свирепый Арсланапа.

В городе начиналась резня. Владимир и Святополк, пустив коней шагом, не спеша въехали через опущенный мост на городские улицы. Горели дома, жители мужественно оборонялись, всюду была кровь, всюду трупы.

«О, Господи! Друг дружку убиваем! — Владимир с трудом сдерживал нахлынувшее отчаяние. — Опять тож самое! Как тогда, с отцом вместях, с дядьями в Полоцкую землю ходили!»

Горели боярские хоромы, церкви, лавки, амбары. Победители волокли захваченное добро, пленных, скот.

«Чем мы лучше половцев?! Такие же — радуемся чужой беде, хвалимся прибытками», — думал Владимир, подъезжая к княжескому подворью.

Окованный железом порок выломал дубовые ворота двора. Дружинники взбежали на крыльцо, хлынули в терем. Сопротивления почти не было, только какой-то худой, высокий полочанин в дощатой броне, в шеломе и личине рубился посреди двора сразу с троими туровцами. Одного уложил хорошим ударом, но вот подоспели ещё туровцы из дружины Святополка, выбили у него из десницы меч, повалили наземь, сорвали шелом и личину.

— Глянь, баба! — ахнул один из туровцев.

Воистину, храбрый полочанин оказался молодой женщиной. Тёмно-рыжие волосы её рассыпались по плечам, она смотрела на врагов своих с ненавистью, вырывалась, билась, связанная ремнями, на вытоптанном снегу, посреди треска ломаемых дверей, стонов раненых, ржания лошадей, мычания скотины.

Владимиру стало неприятно, стыдно даже, подумалось: «Ну вот. Топерича и с бабами воюем. Дожили. Да и то сказать. Ежели баба, и та за меч берётся — нет, не одолеем, не вышибем Всеслава. Крепкие тут у него, в Полоцке, корни. Сбежит, потом воротится. А не он, так сыны его, внуки».

Князя Всеслава искали по всему городу, но не было здесь ни его самого, ни его сыновей. Многие видели его на стене в чёрных тяжёлых доспехах и золочёном шеломе, потом лицезрели на улицах, а после исчез он, словно в воду канул. Полочане, оставшиеся в живых и взятые в полон, шептались между собой: оборотился Всеслав волком и укрылся в лесу. Другие говорили иное: улетел-де он на белом коне по воздуху за город: третьи видели его молящимся в соборе Софии.

Полоцк был разграблен, стены разрушены, уцелевшие жители разбежались по окрестным чащобам. Дымились, догорали на берегу Двины посреди снежного поля чёрные руины ещё вчера большого города, и страшно было смотреть на это запустение, на радость опьянённых победой смолян и новгородцев, на дикие крики коварных степняков, довольных богатой добычей.

«Нет, не быть тишине!» — думал со скорбью Владимир, вдыхая в лёгкие горький дым пожарища.

Он поторопил скакуна и едва не галопом пронёсся через изуродованные, разбитые крепостные ворота к своему стану.

Глава 99

ВОЛКОДЛАК

Какая-то непонятная суматоха царила у самой опушки леса, возле шатров новгородской дружины. Владимир, спрыгнув с коня, подбежал к бледному, растерянному Святополку.

— Что тут у вас? — спросил, супясь, взирая на расплывшиеся на снегу пятна крови.

Святополк, стуча зубами от испуга, рассказывал:

— Нет, Влада, нечистое се место, поганое. Убираться надоть отсель подобру-поздорову. Ворочаюсь, понимаешь, тут с добром к обозам, вдруг гляжу: от веж прямь на меня волчище вылетает матёрый. Да такой, каковых я отродясь не видывал — огромадный, шерсть этакая черноватая, дыбом, глазища сверкают, пасть разверста. Ну, я посторонь, а он за мной. А потом увидел, что людей здесь много, поворотил в лес. Я — за ним, сулицу метнул, поранил его, да несильно. Умчал волчина в чащу. Вернулся я в вежу, гляжу: на пороге челядин мой лежит с горлом искровавленным. Дак то сей волчина на него наскочил!

В голосе Святополка звучала тревога, он согревал дыханием зябнущие ладони и вопросительно исподлобья посматривал на спокойно выслушавшего его рассказ Владимира.

— То, брат, сей волчище, верно, от стаи отбился али больной какой. А может, запах крови учуял, выбежал. Бывает. Мне вон, когда отроком ещё в Ростов ходил, на спину сзади волк прыгнул. А я ведь комонный был, и гридни вокруг. Воевода Иван тогда его свалил.

— Бывает, — повторил задумчиво Святополк. — Слышь, Влада, а может... Может, то оборотень был, волкодлак. Вон про Всеслава какая молва идёт.

— То глупости, сплетни бабьи! — недовольно морщась, резко возразил ему Мономах. — Негоже князю в этакое веровать! Христиане мы с тобою, чай, не поганые!

— Оно верно. Да больно уж волчина странный. — Святополк покачал в сомнении головой.

Ратные вели пленных. Владимир увидел вдруг ту самую жёнку, что билась посреди двора с туровцами. Подошёл, отстранил рукой дружинника с копьём, спросил:

— Чья будешь? Я, Владимир Мономах, князь Смоленский, вопрошаю.

Женщина молчала, во взгляде её карих глаз читались насмешка и презрение.

— Что молчишь? Отвечай.

— Да она немая, князь. Поленицей была у князя Всеслава. Гриднем, — хмуро отмолвил светлобородый полоняник с кровавым рубцом через чело. — Так и звали: Поленица. И имени никоего несть у её.

— Поленица. Нет, ты погляди, Влада, — сказал подошедший Святополк. —