Книга Барчестерские башни - Энтони Троллоп

Он прошелся по комнате четыре или пять раз, прежде чем заговорил снова, и Элинор сидела молча, склонившись над книгой. Она боялась, что не справится со своими слезами, и уже готовилась ускользнуть из гостиной, как вдруг мистер Эйрбин остановился напротив нее. Он не подошел ближе, а остался стоять посреди комнаты и, заложив руки за фалды сюртука, начал свою исповедь.

— Миссис Болд,— сказал он,— я глубоко виноват перед вами и должен просить у вас прощения.

Сердце Элинор отчаянно забилось, и она не смогла сказать ему, что он никогда ни в чем не был перед ней виноват. И мистер Эйрбин продолжал:

— Я много думал об этом с тех пор, и понимаю теперь, что не имел ни малейшего права задавать вам вопрос, который однажды задал. Это было неделикатно и дерзко. Никакая дружба между мной и вашим свойственником, доктором Грантли, не может служить мне извинением. Ни наше с вами знакомство. (При слове “знакомство” Элинор похолодела: неужели таково решение ее судьбы?) Поэтому я считаю, что должен смиренно просить у вас прощения, что и делаю сейчас.

Что могла ответить Элинор? Говорить ей было трудно, потому что она плакала, а сказать что-то было необходимо. Она хотела бы ответить ласково и кротко, но не хотела выдавать себя. Никогда в жизни ей не было так трудно находить нужные слова.

— Право, я не обиделась на вас, мистер Эйрбин.

— Нет, обиделись! Иначе вы не были бы самой собой. В этом вы были так же правы, как я был неправ. Себе я простить не могу, но надеюсь услышать, что вы меня простили.

Элинор уже не могла говорить спокойно, хотя еще прятала свои слезы, и мистер Эйрбин, который несколько секунд молчал, тщетно ожидая ее ответа, направился к двери. Она почувствовала, что позволить ему уйти так было бы бессердечно, и, встав со своего места, коснулась его локтя и сказала:

— Мистер Эйрбин, не уходите! Я вас давно простила. Вы же знаете это!

Он взял руку, которая так нежно касалась его локтя, и поглядел Элинор в глаза, точно пытаясь прочесть в них всю свою дальнейшую судьбу. Его лицо было исполнено такой печальной серьезности, что Элинор не смогла вынести его взгляда. Она опустила голову, перестала удерживать слезы и не отняла у него своей руки.

Они простояли так не долее минуты, но эта минута навеки запечатлелась в памяти обоих. Элинор теперь твердо знала, что она любима: никакие самые красноречивые слова не сравнились бы в убедительности с этим грустным тревожным взглядом.

Но почему он смотрит на нее так? Почему он молчит? Неужели он ждет, чтобы первый шаг сделала она?

И даже мистер Эйрбин, как ни мало он знал женщин, даже он понял, что его любят. Ему нужно только сказать слово, и все это будет навеки принадлежать ему — эта невыразимая прелесть, эти говорящие, хотя и немые сейчас глаза, эта ясная женственность и живая любящая душа, которая пленила его в тот день, когда он впервые посетил свой приход. И теперь все это он может назвать, он назовет своим навеки. Иначе разве она оставила бы свою руку в его руке? Ему нужно сказать только слово... Но в том-то и заключалась трудность. Разве для этого достаточно минуты? Нет, наверное, минуты мало.

— Миссис Болд...— сказал он наконец и умолк,

Но если он не решался заговорить, то как же могла это сделать она? Он назвал ее “миссис Болд”, как назвал бы ее совсем незнакомый человек! Она отняла у него руку и сделала шаг к окну.

— Элинор! — сказал он робко, словно едва решаясь дать волю своим чувствам, словно все еще боясь оскорбить ее такой дерзостью. Она медленно подняла голову и бросила на него кроткий, почти жалобный взгляд. На ее лице не было гнева, который мог бы его остановить.

— Элинор! — воскликнул он снова и через мгновение уже прижимал ее к своей груди. Как это произошло, сама ли она потянулась к нему, покоренная нежностью в его голосе, он ли со смелостью, которая едва ли могла показаться ей оскорбительной, привлек ее к себе,— этого они не знали, да и я не знаю. Между ними возникла теперь такая внутренняя близость, что каждое их движение было общим. Теперь они были одно — одна плоть, один дух, одна жизнь.

— Элинор, моя Элинор, моя жена!

Элинор робко поглядела на него сквозь слезы, и он, наклонившись к ней, прижал к ее лбу губы — девственные губы, которые с той поры, когда на его подбородке пробился первый пушок, ни разу не испытали сладостного прикосновения к женской щеке.

Ее предупреждали, что ее “да” должно быть “да”, а “нет” — “нет”, но ей не пришлось произносить ни того, ни другого. Элинор сообщила мисс Торн, что помолвлена с мистером Эйрбином, однако они не сказали об этом ни слова, не обменялись никакими клятвами.

— Пустите меня,— сказала она.— Отпустите меня сейчас. Я так счастлива, что не в силах остаться. Дайте мне побыть одной!

Он не стал ее удерживать, не поцеловал ее во второй раз, не запечатлел поцелуя на ее губах. А он мог бы это сделать. Она теперь принадлежала ему всецело. Он опустил обнимавшую ее руку — руку, которая трепетала неведомым ему прежде блаженным трепетом,— и дал ей уйти. Элинор с быстротой лани убежала в свою комнату, задвинула задвижку и без помех предалась переполнявшему ее счастью любви. Она почти боготворила этого человека, который так смиренно просил у нее прощения. А теперь он принадлежал ей навсегда! Ах, как она плакала, рыдала и смеялась, вспоминая надежды, страхи и горести последних недель!

Мистер Слоуп! Да как они смели думать, что она — его избранница! — может выйти замуж за мистера Слоупа! Как они смели сказать об этом ему и без всякой нужды подвергнуть ее светлое счастье такой опасности! И тут она радостно улыбнулась, подумав обо всем том, что сможет для него сделать. Правда, ему ничего не нужно, но как приятно будет ей заботиться о нем!

Элинор встала и позвонила няне, торопясь рассказать сыну про его нового отца. Она велела ей уйти и, оставшись наедине с Джонни, который лежал на кровати, раскинув ручонки, принялась объяснять ничего не понимающему малышу, какому чудесному человеку она решила вверить опеку над ним.

Для полноты счастья Элинор не хватало только, чтобы мистер Эйрбин прижал мальчика к груди, как бы усыновляя его. Едва эта мысль пришла ей в голову, как она взяла малыша на руки и быстро спустилась назад в гостиную. Мистер Эйрбин был еще там — она услышала, как он ходит по комнате. Заглянув в дверь, она убедилась, что он один. Элинор помедлила в нерешительности, а потом вбежала в гостиную со своей драгоценной ношей.

Мистер Эйрбин встретил ее на середине комнаты.

— Вот! — сказала Элинор, совсем запыхавшись.— Вот, возьмите его... возьмите и любите!

Мистер Эйрбин взял у нее мальчика, расцеловал его и призвал на него благословение божье.

— Он будет для меня родным сыном,— сказал он, и Элинор, наклонившись, чтобы взять мальчика, поцеловала державшую его руку и тотчас убежала со своим сокровищем назад в спальню.

Вот так младшая дочь мистера Хардинга снова стала невестой. За обедом и она, и мистер Эйрбин почти все время молчали, но это как будто осталось незамеченным. А после обеда, как мы уже говорили, она объяснила мисс Торн, что произошло. На следующее утро она вернулась в Барчестер, а мистер Эйрбин отправился со своими новостями к архидьякону. Правда, доктора Грантли он дома не застал, но не замедлил сообщить миссис Грантли, что вскоре будет иметь честь породниться с ней. Миссис Грантли пришла в восторг от этой новости и обошлась с ним куда ласковее, чем до сих пор обходилась с ним Элинор,