Книга У последней черты - Михаил Арцыбашев

— А здорово я пьян! — наивно, добродушно и жалко вместе сказал он спустя некоторое время. — Ну, и наплевать! Погибать, так с музыкой, доктор!.. Правильно?

— Правильно, правильно! устало согласился доктор Арнольди.

Потому что все равно, доктор… все равно!.. Разве это жизнь?.. Разве я человек?.. Погибаю, доктор… конец…

И Чиж вдруг заплакал, спотыкаясь, скользя и размахивая руками.

XXXII

На другой день он проснулся поздно.

В комнате было серо, сыро и холодно. Темный, суровый день с низким свинцовым небом стоял над землей.

У маленького студента болела голова, язык колом стоял во рту, ноги и руки тряслись от слабости, а в душе было сознание какого-то непоправимого позора.

Он старался припомнить, что именно произошло вчера, но не мог.

Сначала они сидели с доктором Арнольди в полутемной пустой столовой клуба, пили и разговаривали и были как будто совершенно трезвы, но потом вдруг зажглись огни, очень желтые и расплывчатые, появились какие-то люди, лиц которых он не мог рассмотреть, но знал, что все это — очень симпатичные, милые и любящие его, Чижа, люди. С кем-то он чокался и целовался, помнил какую-то большую мокрую бороду, от которой пахло водкой и селедкой, потом была какая-то ссора, кого-то он вызывал на дуэль, кто-то держал его за руку, а он вырывался и кричал… Потом на некоторое время все провалилось в какую-то черную дыру, а потом они опять вдвоем с доктором Арнольди под руку шли по улице, и он пел, объяснялся доктору в любви, лез целоваться, падал и плакал…

А еще самое ужасное, но в чем Чиж не был уверен, было то, что, кажется, он выпил на «ты» с приставом и уверял его, что перевернет ему всю душу, и он, пристав, пойдет впереди восставшего народа. Кажется, пристав поддерживал его под руку, со всем соглашался и все уговаривал идти домой.

Все это было безобразно, глупо и жалко. Чижу казалось, что теперь весь город только и говорит об этом. Он успокаивал себя тем, что все это — пустяки, что кто же не бывал пьян еще безобразнее и что через день все это забудут, но чувства стыда и отвращения были невыносимы.

На столе было два письма. Чиж, превозмогая слабость, разорвал конверты и пытался прочесть, но буквы мелькали и прыгали перед глазами, а тошнота и головокружение с резкой колющей болью в висках так усилились, что он бросил письма и в изнеможении прилег на диван. И сейчас же он медленно поплыл под ним, а за ним тронулись стены, и потолок все скорее и скорее закружился на одном месте…

Чиж, держась за голову, встал и сел у окна, не зная, куда девать себя от боли, тошноты и тоски. Беспредметная злоба охватывала его до такой силы, что он готов был удариться головой об пол. Но каждое движение вызывало мучительный укол в висок, от которого темнело в глазах, и маленький студент поневоле старался не шевелиться и даже не дышать.

«Фу… никогда в жизни не буду больше пить!..» — с отчаянием думал он.

Пришла угрюмая баба-кухарка и принесла кипящий самовар. Клубы горячего пара столбом подымались к потолку, и оттого стало как будто еще хуже, голова закружилась сильнее, рвота стала подступать к самому горлу, жгучая и отвратительная.

— Господи, что же это такое! — в муке бормотал Чиж, сдавливая себе виски обеими руками.

И ему казалось, что он страшно одинок, заброшен и забыт. Хотелось, чтобы кто-нибудь пришел, пожалел его. Кое-как он заварил чай. Горячая терпкая влага сначала как будто облегчила его — по крайней мере противный вкус во рту пропал, — но зато начало биться и тяжелеть сердце.

— Фу-у, да что же такое! — чуть не со слезами, в полном отчаянии покачал головой Чиж и едва не вскрикнул, так кольнуло в висок.

Ему пришло в голову, что, если бы напиться чего-нибудь кислого, стало бы легче. Маленький студент постучал в стену.

— Анна Васильевна!.. Нет ли у вас лимона, Христа ради?

— Сейчас.

Чижу было слышно, как возилась хозяйка за стеной, хлопала дверцей шкапа и стучала ножом по тарелке. Головная боль все усиливалась, и по временам становилось совсем дурно. Ему казалось, что никогда не принесут лимона, и от болезненного нетерпения хотелось плакать.

Наконец появилась хозяйка с блюдечком, на котором лежал нарезанный большой желтый кислый лимон.

Здравствуйте, Кирилл Дмитриевич! Вот вам и лимон.

— Спасибо, только зачем так много? Мне один кусочек.

Сильно припудренное, с уже отяжелевшим подбородком и кудряшками на лбу, лицо хозяйки улыбалось игриво и лукаво.

— Ничего, кушайте на здоровье!.. Как это вы вчера так… и не стыдно?

— Что ж тут стыдного? — с неестественным форсом, стараясь не глядеть, возразил Чиж и схватился за висок.

— Вам нехорошо? Голова болит?.. Бедненький! — сказала Анна Васильевна с кокетливым участием. — Хотите, я вам компресс положу?

— Ну, вот… не стоит! И так пройдет! Нет, нет, я сейчас!

Она торопливо ушла, размахивая розовыми лентами капота и покачивая полным большим телом.

Чиж выпил два стакана чаю с лимоном, и ему стало в самом деле лучше. И на душе потеплело, что все-таки он не совсем один.

«В сущности говоря, добрая баба!» подумал он, забывая, как она злила его постоянным кокетством и вечно полуобнаженными сорокалетними прелестями.

Хозяйка скоро вернулась. Она принесла полотенце, намоченное в уксусе, и маленький графин водки.

— Это зачем? — воскликнул Чиж, всем телом содрогнувшись при виде водки.

— Ничего, ничего, вот вы выпейте, это очень помогает. Мой покойный муж всегда так делал.

Она почти силой заставила Чижа выпить. Маленький студент от боли потерял всякую волю и всецело подчинился ее заботам. Даже приятно было, что она так ухаживает за ним. Он давно отвык от ласки и участия.

Когда Чиж поднес рюмку ко рту, у него сделалась такая судорога во всех внутренностях, что в глазах потемнело и лицо покрылось зеленью.

— Ничего, ничего! — ласково подбадривала Анна Васильевна и подталкивала рюмку.

Чиж едва не поперхнулся, но сейчас же приятная теплота охватила желудок и истомой прошла по всему телу.

— Ну, еще рюмочку… вот так!

Казалось уже совершенно невозможным проглотить вторую, но, к удивлению Чижа, она прошла свободно, а дрожь утихла, и колющая в виски боль как будто отупела.

— Ну, вот, а вы не хотели!.. Ведь легче же? — заботливо и уже без всякого кокетства спрашивала Анна Васильевна.

Чиж улыбнулся.

— Да, легче!

— Ну, вот… Вы всегда меня слушайтесь!.. А теперь вы лягте, я вам компресс положу. Маленький студент сконфузился.