Книга Опыты сознания - Георг Гегель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Истинное, а именно обладающее самосознанием и наличным бытием уравновешивание, в силу его необходимости содержится уже в предшествующем. Сокрушение жестокого сердца и его возвышение до всеобщности есть то же движение, которое было выражено в признававшемся сознании. Раны духа заживают, не оставляя рубцов; действие не есть что-то непреходящее, а воспринимается духом обратно в себя, и сторона единичности, наличествующая в нем – будет ли она намерением или налично сущей негативностью и пределом ее, – есть то, что непосредственно исчезает. Претворяющая в действительность самость, форма ее поступка есть лишь момент целого, точно так же знание, которое, пользуясь суждением, дает определения и устанавливает различие между единичной и всеобщей стороной совершения поступков. Зло, о котором шла речь, выявляет это отрешение от себя или себя [само] как момент, вовлеченное в признающееся наличное бытие созерцанием себя в другом. Но как у него должно быть сокрушено его одностороннее непризнанное наличное бытие особого для-себя-бытия, так у этого другого должно быть нарушено его одностороннее непризнанное суждение; и подобно тому как первое выражает власть духа над своей действительностью, так и второе выражает власть над своим определенным понятием.
Но это второе отказывается от разделяющей мысли и упрямства отстаивающего в нем для-себя-бытия, потому что на деле оно созерцает в первом себя само. Это сознание, которое отвергает свою действительность и производит себя в снятое «это», проявляется благодаря этому фактически как всеобщее; оно возвращается из своей внешней действительности в себя как сущность; всеобщее сознание, таким образом, узнает в нем себя само. – Прощение, даруемое им первому сознанию, есть отказ от себя, от своей недействительной сущности, так как оно этому сознанию приравнивает то другое, которое было совершением действительных поступков, и то, что было названо злым на основании определения, полученного в мысли совершением поступков, – оно признает добрым, или лучше сказать, оно отказывается от этого различия между определенной мыслью и ее для-себя-сущим определяющим суждением, как другое отказывается от для-себя-сущего определения поступка. Слово примирения есть налично сущий дух, созерцающий чистое знание себя самого как всеобщей сущности в противоположном себе, в чистом знании себя как абсолютно внутри себя сущей единичности, – взаимное признавание, которое есть абсолютный дух.
Он вступает в наличное бытие лишь на высшей ступени, где его чистое знание о себе самом есть противоположность себе самому и смена себя самого. Зная, что его чистое знание есть абстрактная сущность, он есть этот знающий долг в абсолютной противоположности знанию, которое считает себя сущностью в качестве абсолютной единичности самости. Первое [чистое знание] есть чистая непрерывность всеобщего, которое единичность, знающую себя как сущность, знает как то, что в себе ничтожно, как зло. Но другое есть абсолютная разобщенность, которая себя самое знает абсолютно в своем чистом «одном», а указанное всеобщее – как то, что недействительно и есть только для других. Обе стороны доведены до такой чистоты, при которой в них уже нет лишенного самости наличного бытия, в них уже отсутствует «негативное» сознания, а указанный долг есть постоянный характер знания сознанием себя самого, и это зло точно так же имеет свою цель в своем внутри-себя-бытии, а свою действительность – в своей речи; содержание этой речи есть субстанция его устойчивого существования; эта речь есть уверение в достоверности духа внутри себя самого. Оба достоверно знающих себя самих духа не имеют иной цели, кроме своей чистой самости, и не имеют иной реальности и наличного бытия, кроме именно этой чистой самости. Но они еще разные; и эта разница абсолютная, потому что она установлена в этой стихии чистого понятия. Она такова не только для нас, но и для самих понятий, которые находятся в этой противоположности. Ибо хотя эти понятия – определенные друг по отношению к другу, но в то же время они в себе – всеобщие, так что заполняют весь объем самости, и у этой самости нет иного содержания, кроме этой своей определенности, которая не выходит за пределы самости и не более ограниченна, чем она; ибо одна определенность, абсолютно всеобщее, в такой же мере есть чистое знание себя самого, как другое – абсолютная разобщенность единичности, и оба – только это чистое знание себя. Обе определенности, стало быть, суть знающие чистые понятия, сама определенность которых непосредственно есть знание, или отношение, и противоположность которых есть «я». Таким образом, они друг для друга эти просто «противоположные»; именно то, что совершенно внутренне, противостоит таким образом себе самому и так вступает в наличное бытие; они составляют чистое знание, которое установлено этой противоположностью как сознание. Но это еще не есть самосознание. Осуществляется оно в движении этой противоположности. Ибо эта противоположность сама есть скорее недискретная непрерывность и равенство «я = я»; и каждое из них для себя снимает себя в самом себе именно в силу противоречия своей чистой всеобщности, которая в то же время еще противится своему равенству с другим и обособляется от него. Благодаря такому отрешению это раздвоенное в своем наличном бытии знание возвращается в единство самости; оно есть действительное «я», всеобщее знание себя самого в абсолютно противоположном себе, в сущем внутри себя знании, которое благодаря чистоте своего обособленного внутри-себя-бытия само есть совершенно всеобщее. Примиряющее «да», в котором оба «я» покидают свое противоположное наличное бытие, есть наличное бытие расширившегося до двойственности «я», которое в ней остается равным себе и в своем полном отрешении и в противоположном себе обладает достоверностью себя самого; это – являющийся бог среди тех, кто знает себя как чистое знание.
В рассмотренных до сих пор формообразованиях, которые в общем различались как сознание, самосознание, разум и дух, религия как сознание абсолютной сущности хотя вообще и встречалась, однако с точки зрения сознания, которое сознает абсолютную сущность; но в названных формах не появлялась абсолютная сущность в себе самой и для себя самой, не появлялось самосознание духа.
Уже сознание, поскольку оно есть рассудок, становится сознанием сверхчувственного или «внутреннего» в предметном наличном бытии. Но сверхчувственное, вечное, или как бы еще оно ни называлось, лишено самости; это всего лишь всеобщее, которое еще далеко от того, чтобы быть духом, знающим себя как дух. – Затем самосознание, которое имеет свое завершение в форме несчастного сознания, было лишь скорбью духа, прорывающейся вновь в предметности, но ее не достигающей. Единство единичного самосознания и его неизменной сущности, до которого доходит несчастное сознание, остается поэтому по ту сторону его. – Непосредственное наличное бытие разума, который выступал для нас из этой скорби, и свойственные ему формы не имеют религии, потому что самосознание разума знает или ищет себя в непосредственном наличествовании.
