Книга Эдинбургская темница - Вальтер Скотт

Ночь была так прекрасна, что Джини, вместо того чтобы отправиться сразу же домой, осталась на берегу, глядя, как лодка отчаливает от берега и удаляется в глубь небольшого залива; темные фигуры ее спутников по мере удаления делались все менее различимы; грустная песня гребцов, доносясь издалека, звучала мелодично и ласково, и вскоре лодка, завернув за мыс, исчезла совсем из виду.

Но Джини все еще стояла на месте, глядя в море. Она знала, что ее спутники еще не скоро доберутся до охотничьего дома, так как расстояние от него до удобной пристани было гораздо больше, чем от того места, где она стояла, и, кроме того, ей хотелось побыть немного одной.

Все удивительные события этих нескольких недель, приведшие ее от горя, позора и отчаяния к радости, почету и счастливым видам на будущее, пронеслись перед ее умственным взором, и глаза Джини наполнились слезами. Но плакала она и по другой причине. Человеческое счастье никогда не бывает совершенным, и так как люди с ясным складом ума наиболее чувствительны к несчастью своих близких именно тогда, когда их личная судьба представляет с ним разительный контраст, мысли Джини обратились к положению ее бедной сестры, которую она так любила: она вспомнила, что это дитя надежд, эта балованная любимица — теперь изгнанница и, что еще гораздо хуже, зависит от воли человека, о котором у Джини были все основания думать самое худшее, который даже в минуты наиболее горьких сожалений не проявлял истинного раскаяния.

Пока она была погружена в эти печальные размышления, какая-то темная фигура отделилась от рощи справа от Джини. Она вздрогнула, и воспоминания о привидениях и призраках, встречаемых одинокими путниками в глухих местах именно в этот час, нахлынули на нее. Фигура скользила по направлению к ней, и, когда лунный свет упал на нее, Джини увидела, что это была женщина. Нежный голос дважды повторил:

— Джини, Джини!

Возможно ли? Неужели это голос ее сестры? Жива ли она или вышла из раскрывшейся перед ней могилы?

Прежде чем Джини успела отдать себе отчет в этих мыслях, Эффи, настоящая, живая Эффи, схватила ее в свои объятия и, прижимая к груди, покрыла бесчисленными поцелуями.

— Я бродила тут, словно привидение, чтобы увидеть тебя; оно и понятно, что ты приняла меня за какой-то дух. Я хотела хоть издали увидеть, как ты пройдешь, хоть голос твой услышать. Но говорить с тобой, Джини! Это же больше, чем я заслуживаю, я и не надеялась на это!

— О Эффи! Как только тебе удалось прийти сюда, на этот дикий берег, одной, в такой поздний час? И это действительно ты сама, живая Эффи?

Вместо ответа Эффи протянула свои пальцы, похожие скорее на пальчики феи, нежели привидения, и слегка ущипнула сестру; в этом жесте было что-то от ее прежней резвости. И снова сестры обнимались, и плакали, и смеялись по очереди.

— Ты пойдешь со мной в дом, Эффи, — сказала Джини, — и расскажешь мне обо всем; у нас здесь славные люди, и ради меня они отнесутся к тебе очень хорошо.

— Нет, нет, Джини, — грустно ответила ее сестра, — ты, видно, позабыла, кто я такая: изгнанница, осужденная законом, которая избавилась от виселицы только потому, что у меня самая смелая и хорошая сестра во всем мире. Я не пойду к твоим важным друзьям, хоть это мне и не грозит ничем.

— Ну, конечно, ничем не грозит, ты в этом не сомневайся, — с жаром уверяла Джини. — О Эффи, Эффи, не будь своевольна, хоть один раз послушайся — и мы будем так счастливы все вместе!

— Коли я тебя увидела, значит, получила самое большое счастье, какого заслуживаю по эту сторону могилы, — ответила Эффи, — а что до того, грозит мне опасность или нет, никто никогда не посмеет сказать, что я, едва увильнув от виселицы, осмелилась показаться среди важных друзей моей сестры и позорить ее.

— У меня нет никаких важных друзей. Все мои друзья — Батлер и отец, это же и твои друзья. О моя бедная девочка, не упрямься и не поворачивайся снова спиной к счастью! Нам не нужны никакие знакомые, вернись к нам, твоим самым близким друзьям, не забывай, что старый друг лучше новых двух!

— Не уговаривай напрасно, Джини, я жну то, что сама посеяла. Я замужем и потому должна следовать за своим мужем, что бы из того ни получилось.

— Замужем, Эффи! — воскликнула Джини. — Несчастное создание! Замужем за этим бессовест…

— Тс… тс… — сказала Эффи, закрывая одной рукой рот сестры, а другой указывая на рощу. — Он там.

Выражение ее голоса говорило о том, что муж внушал ей, по-видимому, не только любовь, но и страх. В это мгновение из зарослей вышел мужчина.

Это был молодой Стонтон. Даже в неверном свете луны Джини смогла различить, что он был богато одет и имел вид светского человека.

— Эффи, — сказал он, — время наше истекло, лодка сейчас придет, и оставаться дольше нельзя. Надеюсь, твоя сестра разрешит мне поздороваться с ней?

Но Джини отпрянула от него с чувством инстинктивного отвращения.

— Ну что ж, — сказал он, — хорошо хоть, что если ты и придерживаешься по-прежнему своих враждебных чувств ко мне, то по крайней мере не поступаешь согласно им. Благодарю тебя, что ты сохранила мою тайну, когда одно твое слово (а я на твоем месте произнес бы его не задумываясь) стоило бы мне жизни. Люди говорят, что жена не должна быть посвящена в тайну, от которой зависит жизнь мужа; в моем случае не только жена, но и ее сестра знают мою тайну, и тем не менее я буду спать совершенно спокойно.

— Но вы действительно женаты на моей сестре, сэр? — спросила с сомнением Джини, ибо его надменный и беспечный тон подтверждал, казалось, ее самые мрачные предположения.

— Я женат самым настоящим и законным образом и даже под моим настоящим именем, — ответил Стонтон более серьезно.

— А ваш отец? Ваши друзья?

— А мой отец и мои друзья должны будут примириться с тем, что сделано и чего нельзя изменить, — сказал Стонтон. — Тем не менее для того, чтобы окончательно порвать с опасными знакомствами, и для того, чтобы друзья мои пришли постепенно в себя, я решил пока скрыть свой брак и провести несколько лет за границей. Поэтому некоторое время ты не будешь ничего слышать о нас, а возможно, что мы расстаемся навсегда. Ты, конечно, понимаешь, что при сложившихся обстоятельствах поддерживать переписку крайне опасно, ибо все сразу поймут, что мужем Эффи может быть только тот, кто… Как мне назвать себя? Скажем, тот, кто убил Портеуса.

«Легкомысленный, жестокий человек! — подумала Джини. — Страшно подумать, кому Эффи доверила свою судьбу! Можно сказать, что она посеяла ветер, а пожинает ураган».

— Не считай его таким уж плохим, — сказала Эффи и, отойдя от мужа, отвела Джини на несколько шагов в сторону, — не считай его очень плохим, он добр ко мне, Джини, добрей, чем я заслуживаю, и он больше не станет заниматься дурными делами. И поэтому не горюй об Эффи: ей совсем не так плохо. Но ты! Ты! На земле, наверно, и счастья-то такого нет, какого ты заслуживаешь! Только в раю ты, наверно, получишь по заслугам, потому что там все такие же хорошие, как и ты сама. Джини, если только я буду жива и все у меня будет в порядке, ты еще услышишь обо мне! А если нет, то постарайся поскорее позабыть и меня и все беды, что ты из-за меня перенесла. Прощай! Прощай! Прощай!