Книга Король Георг V - Кеннет Роуз

Король лично утверждал все новые эскизы марок, выпускавшихся в Великобритании и британских колониях. Уступил он лишь один раз — когда Налоговое управление решило ликвидировать былую монополию де ла Рю на печатание марок и разделить заказ между ним и Гаррисоном. Хотя Гаррисоны уже не одно поколение являлись поставщиками британского двора, в производстве марок им все же не хватало опыта. «По-моему, я у них похож на напыщенную обезьяну», — заметил король, увидев первые опыты Гаррисона, нечеткие и грубые. Тем не менее этот выпуск поступил в почтовое обращение и лишь через год был заменен более изящным клише.

Именно благодаря королю в традицию вошел тот элегантный, строгий дизайн марок, который сохранялся на протяжении всего времени его царствования и еще много лет после него (исключением стала лишь чересчур красочная серия, выпущенная в связи с Британской имперской выставкой 1924 г.). В конце своей жизни король попросил хранителя королевских картин сэра Кеннета (впоследствии лорда) Кларка воспрепятствовать выпуску чересчур ярких марок, иначе Великобритания станет похожа на «нечто смехотворное, вроде Сан-Марино». Тридцать лет спустя, когда Кларк уже был председателем консультативного совета по почтовым маркам, новый министр почт Энтони Веджвуд Бенн проинформировал его, что намерен выпускать в обращение многочисленные серии красочных почтовых марок. «Я сказал ему, — писал Кларк, — что не могу с этим согласиться и подал в отставку, которая была с большой радостью принята. Тогда я рассказал ему историю о короле Георге V — он решил, что я немного свихнулся».

«Принц-консорт чрезвычайно удивил меня своим близким знакомством с тем, что я бы назвал управлением картиной, — записал Фриз после того, как в Королевской академии искусств в 1858 г. была выставлена его картина „День дерби“.

Он рассказал мне, почему я сделал те или иные вещи и как, если произвести определенные изменения, можно было бы помочь достижению поставленной мной цели. Как можно еще лучше уравновесить свет и тени и как достичь еще большей завершенности отдельных частей картины. После закрытия выставки я воспользовался многими предложениями принца, и картина стала гораздо лучше».

Король Георг V не унаследовал от своего деда такого рода аналитических способностей, хотя картина Фриза «Рамсгейтские пески», выставленная на четыре года раньше «Дня дерби» и купленная королевой Викторией, была у него одной из самых любимых. Король повесил ее в личных апартаментах в Букингемском дворце рядом с работами других современников автора, таких как Лэндсир и Винтергальтер, Грант и Филлипс; особенно ему нравилась картина Мейсонье «Ссора» с ее незатейливым бытовым сюжетом. Многие интеллектуалы высокомерно отмечали, что человек, унаследовавший одну из лучших частных коллекций в мире, почему-то окружал себя работами мастеров рангом пониже, однако не следует забывать, что жить среди всех этих картин приходилось именно ему.

Надо сказать, что король весьма гордился доставшимся ему наследием. Во время визита в Национальную галерею он весьма настойчиво уговаривал никак не соглашавшегося сэра Кеннета Кларка стать хранителем королевских картин. Позднее он так описал их разговор:

«— Почему же Вы не можете просто прийти и на меня поработать?

— Потому что у меня не хватит времени как следует выполнять эту работу.

— А почему?

— Видите ли, сэр, картины требуют заботы.

— С ними все в порядке.

— И потом, люди пишут письма — просят прислать информацию насчет этих картин.

— А Вы им не отвечайте. Я хочу, чтобы Вы заняли это место».

Опасения Кларка подтвердились. По просьбе королевы он больше занимался историей Ганноверской династии, нежели состоянием и изучением тех великолепных коллекций, которые были вверены его попечению. Иногда говорят, что королева обладала более высоким художественным вкусом, нежели ее супруг. В сферу ее интересов входили королевская иконография (в особенности та ее часть, что относилась к потомкам Георга III и королевы Шарлотты), мебель и миниатюра, от кукольного домика до безделушек работы Фаберже. Она действительно была увлеченным исследователем, комментатором и классификатором, однако за всю жизнь так и не купила ни одной по-настоящему хорошей или ценной картины, никогда не оказывала покровительства кому-либо из наиболее ярких художников — ее современников. Собственную эрудицию она оценивала весьма высоко. Когда ей сказали, что картина, на которой изображен принц Уэльский Фредерик, играющий на виолончели со своими сестрами, принадлежит кисти Филиппа Мерсье, она высокомерно ответила: «Мы предпочитаем, чтобы автором картины по-прежнему числился Ноллекенс».

Дни, когда король посещал ту или иную выставку, запоминались надолго. На открытии пристройки к галерее «Тэйт» он, стоя перед работами импрессионистов, громко обратился к королеве: «Тут есть над чем посмеяться, Мэй!» В Национальной галерее он погрозил тростью Сезанну, а в другом зале сказал директору: «Уверяю Вас, Тернер был сумасшедшим. Моя бабушка всегда это говорила». Осторожные эксперименты Королевской академии вызвали у него реакцию неприятия: «Никогда не видел худший набор картин. Думаю, современное искусство становится просто ужасным». А когда понадобилось, чтобы он подписал диплом действительного члена Королевской академии Огастесу Джону, король воскликнул: «Как, этот тип?! У меня чертовски много оснований ничего не подписывать». Даже вид школьниц, рисующих букеты цветов, вызывал у него подозрения. «Разве это не бесполезно?» — спрашивал он у министра образования. «Это развивает наблюдательность», — пояснил Г. А. Л. Фишер. «Да, возможно», — уступил король. В конце концов, именно подобные аргументы оправдывали коллекционирование марок — ведь это и интерес к географии.

Инстинктивное неприятие королем современного искусства только усиливалось из-за того, как с ним обходились ведущие художники. Чарлз Симс, выбранный для написания официального портрета монарха, придал суверену элегантную позу, принятую в прошлом веке. Король жаловался, что из-за вывернутых носков ботинок он похож на артиста балета, картину приказал уничтожить — полотно сожгли прямо во дворе Королевской академии. Картину Освальда Бирли, также не удовлетворившую заказчика, постигла не такая суровая участь — ее просто повесили за дверью. Георгу, однако, понравилась композиция Джона Лэвери, изображавшая беседующих короля, королеву и двоих их детей, — сейчас она висит в Национальной портретной галерее. Наблюдая за работой художника в его студии, король выразил желание приложить к ней руку, и ему позволили сделать мазок на ленте ордена Подвязки; королева последовала его примеру. Это дало повод Лэвери напомнить высоким особам, что в свое время Веласкес, рисуя портрет Филиппа IV, позволил королю добавить к портрету своей особы красный крест рыцаря Калатравы.

В глазах короля многие работы были скомпрометированы тем, что их авторы не позаботились правильно изобразить на них ордена и детали военного мундира. В 1931 г. в кафедральном соборе Святого Павла король заметил его настоятелю Инджу, что скульптор, автор мемориального бюста Китченера, расположил ленту ордена Подвязки слишком близко к середине груди. Тем не менее король и сам иногда не чурался художественного вымысла. Когда Норман Уилкинсон написал картину, изображавшую королевскую яхту «Британия» в Соленте, король, признавая, что все передано совершенно точно, попросил художника немного пододвинуть бакен к судну, чтобы казалось, будто «Британия» совершает более крутой разворот. Уилкинсон согласился.