Книга 1812. Великий год России - Николай Троицкий

Перед нападением на Россию Наполеон взвесил практически все — ее военный потенциал, способности русских генералов, количество и качество солдат и вооружений, но сражаться ему пришлось со всем русским народом, которого он, прикидывая свои шансы в борьбе с Россией, опрометчиво не принял в расчет. В этом и заключалась его главная, роковая оплошность, тем более непостижимая, что у него уже был прецедент: в Испании именно сопротивление народа мешало ему добиться победы, хотя испанскую армию, во всех отношениях уступавшую русской, сам Наполеон и его маршалы громили многократно.

Современный историк А.А. Орлов, оспаривая неоспоримое мнение о том, что буржуазная Франция была политически и экономически более развитой, чем феодальная Россия, иронизирует: «Непонятно, как страна с отсталой экономикой смогла победить развитое буржуазное государство?»[1249]. Именно так, как, например, полуразоренная Советская Россия в 1918–1922 гг. смогла победить белогвардейское воинство, которому помогали США, Англия, Франция, Германия, Япония, Польша, — смогла благодаря беззаветной поддержке собственного НАРОДА.

Значение русской победы в 1812 г. велико и многогранно. Дело не только в том, что народные массы России в очередной раз отстояли свою национальную независимость, сокрушив самого грозного из всех врагов, когда-либо нападавших на Русь. Столь грандиозная победа подняла национальное самосознание русского народа и пробудила лучших его представителей к революционной борьбе, ибо теперь видеть народ, победивший Наполеона, в цепях крепостничества для истинных патриотов становилось невыносимым.

Действительно, многомиллионные массы русских крестьян «вполне справедливо думали, что заслужили себе свободу»[1250]. Более того, К. Маркс обратил внимание на тот факт, что им в 1812 г., «хотя и неофициально, но с молчаливого согласия Императора, было обещано освобождение от крепостной зависимости в награду за их патриотизм; с людьми, защитившими святую Русь, нельзя-де дольше обращаться как с рабами»[1251]. Однако после войны ее главного героя — крепостное крестьянство — вернули в кабалу к помещикам. В царском манифесте от 11 сентября 1814 г., который одаривал все сословия различными милостями и льготами, крестьянству отводилась одна, издевательская строка: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от Бога»[1252].

Разочарование народа было тем большим, что на его плечи лег дополнительный груз ликвидации последствий войны. Значительная часть страны была разорена, оскудели и крестьянские, и помещичьи хозяйства. Многие города лежали в развалинах: Москва почти вся сгорела, в Смоленске из 2250 «обывательских домов» осталось 350[1253]. Дефицит финансов России за 1812–1815 гг. достиг 530 925 351 руб.[1254]. Общая сумма материальных потерь превысила 1 млрд руб[1255]. Феодалы же во главе с Царем, торопясь поправить свои дела, усиливали и без того тяжелейшую эксплуатацию крестьян, включая сотни тысяч ополченцев 1812 г. Все это ожесточало народ, а в передовых кругах русского общества возбуждало настроение, которое В.О. Ключевский метко назвал «патриотической скорбью»[1256], т. е. сострадание к народу и решимость помочь ему обрести свободу Декабрист А. А. Бестужев резонно характеризовал 1812 г. как «начало свободомыслия в России»[1257]. «Мы были дети 1812 года», — заявил от имени всех декабристов М.И. Муравьев-Апостол[1258].

Учитывая исключительную роль «грозы двенадцатого года» в развитии русского национального сознания, достоинства и свободомыслия, В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский считали, что «подлинную историю России открывает собой лишь 1812 год; все, что было до того, — только предисловие»[1259].

Очень сильно, хотя и неоднозначно, повлиял 1812 год на судьбы всей Европы. Победа России над европейским диктатором вызвала на континенте, особенно в странах, где проходили по пути от Москвы к Парижу русские войска, взрыв ликования. Жители Берлина в апреле 1813 г. встречали русских солдат возгласами: «Слава Богу, мы снова свободны!», на что казаки отвечали им: «Русс, прусс — братья!»[1260]. Радовались русской победе, как своей собственной, давно истекавшая кровью в борьбе против Наполеона Испания[1261] и оплатившая золотом уже шесть антинаполеоновских коалиций Англия[1262]. Даже в США, воевавших тогда с Англией, говорили о победе России: «Она — словно знамя, вокруг которого могут сплотиться все, кто пронизан духом сопротивления»[1263].

Действительно, как заметил Ф. Энгельс, поражение Наполеона в России «послужило сигналом к всеобщему восстанию против французского владычества на Западе»[1264].

Воодушевленные русской победой, народы Европы, которые ранее трепетали перед Наполеоном, теперь перестали его бояться. Отныне, хотя он и одерживал время от времени победы над коалиционными армиями, его империя не только не усиливалась, а, напротив, неуклонно и необратимо слабела.

Правда, с другой стороны, нельзя забывать, что 6-я антинаполеоновская коалиция 1813–1815 гг. (как и пять предыдущих) ставила своей целью отнюдь не освобождение европейских народов, а возвращение их из-под наполеоновского диктата в рабство к собственным феодалам. Ее война против Наполеона оставалась «в то же время войной против революции, антиякобинской войной», а «победа над Наполеоном была победой европейских монархий над французской революцией, последней фазой которой являлась наполеоновская империя»[1265]. Авторитетный в России министр и сенатор адм. Н.С. Мордвинов выразил настроение всей российской аристократии, поздравляя 8 мая 1814 г. павловского вельможу Н.О. Кутлубицкого «с окончанием французской революции»[1266].