Книга Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

На следующий день, часов в семь, меня разбудил сожитель мой, поручик Марков.

– Поднимайся-ка, приятель. Тебя требует Скобелев по делам службы. Натворил, уж должно быть, вчера что-нибудь!

Я встал, надел шашку и направился к генералу. В столовой я застал Ольгу Николаевну, которая в это время приехала к сыну в Адрианополь.

– А, Дукмасов, здравствуйте! – любезно встретила она меня. – Куда это вы собрались при оружии?

– Да генерал ваш требует меня чего-то по делам службы, Ольга Николаевна, – отвечал я.

– Вероятно, накуролесили что-нибудь, – улыбнулась она. – Идите в кабинет, там Миша с генералом Духониным.

– А больше никого там нет?

– Нет никого. Раньше только был комендант, генерал Штейн.

«А, вот оно что, значит, уже доложили!» – сообразил я, входя в кабинет.

Скобелев, заложив руки назад, быстро ходил по комнате. У окна стоял начальник штаба генерал Духонин.

– Ну вот – представляю вам обезьяну! – сказал при моем входе Скобелев, обращаясь к Духонину. – Что нам с ним делать?

– Вы меня изволили требовать по делам службы, ваше превосходительство, а теперь смеетесь надо мной… Что прикажете? – спросил я серьезно.

– Я так и знал, что он обидится сейчас, – улыбнулся снова Михаил Дмитриевич. – Ну-с, вот в чем дело. Только что у меня был генерал Штейн и рассказывал, как вы вчера вечером в какой-то гостинице подрались с Хлудовым…

– Это неправда, ваше превосходительство, я не дрался, а только проучил хорошенько и оттолкнул какого-то пьяного господина, который держал себя крайне надменно и дерзко… Генерал Н. может подтвердить это.

– Ну а если бы Хлудов за это ударил вас? – спросил Михаил Дмитриевич.

– На этот случай при мне были шашка и револьвер! – отвечал я твердо. – Я не позволю безнаказанно оскорблять свой мундир, украшенный, тем более, этим крестом!

– Ну что ж – и пошли бы в Сибирь! Никого не удивили бы этим.

– Что ж делать, – ответил я. – Я думаю, что вы, ваше превосходительство, поступили бы точно так же на моем месте…

Скобелев промолчал и только еще скорее зашагал по комнате.

– Что же, однако, с вами делать – я, право, не знаю! – сказал он немного погодя. – И ведь это не первый уже раз на вас жалуется генерал Штейн. Надоело это мне – я упрячу вас на гауптвахту. Может быть, это укротит вас, будете посмирней.

– Как прикажете, только позвольте, ваше превосходительство, не сегодня. У меня дело есть, – попросил я.

– Никаких дел. Сейчас же и извольте отправляться. Это будет для вас полезнее. Поручик Марков отвезет вас в конак. До свидания!

Я поклонился и вышел.

– Ну что? – обратилась ко мне в столовой Ольга Николаевна.

– Упрятали меня, раба Божьего, на гауптвахту. Будьте здоровы, Ольга Николаевна!

– Бедный! Да когда вы будете благоразумнее? – сказала она на прощанье.

Через полчаса я с Марковым отправился в конак, где помещалась гауптвахта.

– Скобелев сказал, что тебе две недели сидеть, – сообщил мне доро́гой Марков.

На следующий день ко мне в комнату арестованного вошел караульный унтер-офицер и заявил, что какой-то «цивильный» господин желает меня видеть.

– Кто такой, что ему надо? – спросил я.

– Не могу знать. Приказали только доложить вашему благородию.

– Ну, проси!

Вошел довольно молодой еще человек и отрекомендовался Мамонтовым.

– Я явился к вам, – сказал он, – по поручению господина Хлудова. Он просил меня выразить вам свое крайнее сожаление по поводу вчерашнего недоразумения, вследствие которого вы попали сюда.

– Мне тоже это не особенно приятно, – отвечал я, – хотя попал я сюда по своей вине – за свою горячность. Начальство находит меня виновным в нарушении тишины в общественном месте. Но, во всяком случае, если господин Хлудов считает себя обиженным, я готов дать ему какое угодно удовлетворение, и всегда к его услугам…

– Ах нет, напротив, – перебил меня Мамонтов, – напротив, господин Хлудов желает лично явиться к вам сюда с извинением, и нарочно просил меня предупредить вас об этом. И если вы позволите, он сейчас же будет здесь. Ему крайне неприятно было, когда он узнал, что вас арестовали за эту глупую историю.

– Передайте господину Хлудову, что я на него не сержусь и готов помириться когда угодно.

Мамонтов ушел, а через час явился снова в сопровождении Хлудова. Мы встретились не как враги, а скорее как приятели, и старались перещеголять друг друга любезностью, предупредительностью и великодушием. Хлудов в чем-то извинялся передо мной, я успокаивал его и старался обвинить себя. Словом, сцена вышла довольно странная, забавная! Так уж, видно, создан русский человек, что чуждо ему злопамятство, и он забывает все при покорности или великодушии врага! Мир был заключен полный.

– Ну, господа, надо справить как следует перемирие! – сказал Мамонтов и неожиданно вынул из карманов две бутылки шампанского. В кармане же у Хлудова оказался коньяк. Затем пришедший с ним человек принес в комнату большой пирог с мясом и тоже вытащил из своих огромных карманов бутылки. Появилась, таким образом, целая батарея. Пробки полетали в потолок турецкого конака, и самая дружеская, веселая беседа долго продолжалась еще с брудершафтами и теплыми пожеланиями.

– Ну, друг, – говорил на прощанье сильно захмелевший Хлудов, – я у тебя еще буду… И непременно попрошу Михаила Дмитриевича, чтобы тебя выпустили…

– Нет уж, пожалуйста, этого не надо, я вовсе не хочу ходатайств. Виноват – ну и отсижу!

Расстались мы вполне приятелями.

На следующий день утром лежу на кровати без сюртука и сапог. Вдруг слышу суету – кому-то вызвали караул (помню, был от Суздальского полка). Подойдя к окну, я увидел Скобелева, который соскочил с коня и подошел к караулу.

– Здоро́во, братцы! – слышу приветствие.

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – раздался громкий и дружный ответ солдат.

«Как бы еще сюда не зашел?» – подумал я и на всякий случай набросил сюртук, не надевая, однако, сапог и оставаясь в туфлях. Действительно, через минуту дверь быстро отворилась, и на пороге появился Скобелев.

– Здравствуйте, буйный узник! – сказал он весело. – Ба! Да вы в этом костюме совсем-таки похожи на обезьяну! – и он, смеясь, посмотрел на мои туфли.

– Да мы все, по теории Дарвина, происходим от обезьяны! Что вы на меня нападаете, ваше превосходительство! – отвечал я в том же шутливом тоне.