Книга Фурцева - Леонид Млечин

— Олег, ну скажи, у меня неплохие ноги?»

Лауреат Ленинской и Государственной премий скульптор Лев Ефимович Кербель, который поставит памятник на могиле министра культуры СССР, рассказывал Светлане Фурцевой о ее матери:

— Сидим мы на коллегии. Она на сцене, мы в зале. Она что-то говорит, а я смотрю на нее и думаю: откуда же у нее такие щиколотки? Пишут же — дочь крестьянки.

Екатерина Фурцева дружила с певицей Людмилой Георгиевной Зыкиной. Уверяли, что на даче у певицы министр крепко выпивала.

— Все мы не без греха, — отвечала Зыкина. — Но могу сказать одно: Фурцеву часто вынуждали выпивать, ее просто спаивали. То и дело на приемах, на разных мероприятиях подходили артисты с бокалами, каждый считал за честь представиться, выпить вместе.

За столом, когда спрашивали, что ей налить, Екатерина Алексеевна отвечала одинаково:

— Я всегда с мужчинами, я пью водку.

Михаил Козаков описал, как отмечали присуждение государственных премий за спектакли театра «Современник». Обмывали лауреатские значки в ресторане «Пекин», устроили банкет на сто с лишним человек. Пригласили друзей из цыганского театра «Ромэн». От Николая Сличенко потребовали спеть величальную.

«Тот ставит на поднос рюмку водки, — рассказывал Козаков, — и под аккомпанемент гитар выводит: „Чарочка моя серебряная, на золото блюдце поставленная… Кому чару пить, кому здраву быть? Чару пить… Екатерине свет Алексеевне!“ И с этими словами подносит чашу Екатерине Алексеевне Фурцевой, которая, нарушив суровую табель о рангах, пришла на этот неофициальный банкет. „Пей до дна, пей до дна, пей до дна!“ Выпила министр до дна, не поморщилась. Аплодисменты! Поздравила театр с праздником — и опять до дна. Аплодисменты, разумеется, пуще…»

Злые языки уверяли, что министра под белы руки до машины проводили артисты, которые сами-то на ногах не держались…

С годами, когда жизнь перестала ладиться, она стала злоупотреблять горячительными напитками. Говорили, что пить она не умела, быстро пьянела. Вечерами у нее в министерстве собиралось ближайшее окружение. Оно охотно составляло ей компанию, а заодно выпрашивало у министра то, что было нужно.

Людмила Зыкина все это отрицала:

— Когда Фурцева была со мной, я стопроцентно могла гарантировать: она никогда не будет пьяной. Потому что я всегда вместо водки наливала в рюмку воду.

В 1972 году умерла мать Фурцевой, Матрена Николаевна, у которой министр по струнке ходила. Для Екатерины Алексеевны это был удар. Она зависела от матери, нуждалась в ее постоянном одобрении. Вместе с тем ей никогда не удавалось добиться полного одобрения — все время она должна была еще что-то сделать…

Говорят, что девушки выходят замуж за своих отцов, то есть инстинктивно ищут мужчину с привычными чертами характера. Фурцева же, пожалуй, вышла замуж за свою мать! Мать заставляла ее жить в бешеном темпе: не позволяй себе отдыхать и расслабляться, двигайся от хорошего к лучшему.

Точно так же строились ее отношения с мужем. Она нуждалась в его расположении. Уловить это было нетрудно. Она попала в психологическую зависимость от мужа. Понимала умом, что не в состоянии угодить ему во всем, но пыталась. Получалось, что единственный способ заставить его быть нежным — угадывать и исполнять все его желания…

«Была влюбленность в Фирюбина, ее второго мужа, — вспоминала Нами Микоян. — Я видела начало этого брака, увлечение рыбалкой — в отпуске она на рассвете уезжала на катере в море, почти на весь день, потом коптила сама выловленную рыбу, всех угощала вечером, долго плавала в море, иногда совершала очень долгие прогулки в горы — это было в Пицунде, на даче грузинского Совета министров. Уезжая оттуда, она свои летние сарафаны, платья оставляла горничным, работавшим на даче, о чем они радостно перешептывались.

Личная жизнь ее расклеивалась, хоть внешне все оставалось по-прежнему. Но Фирюбина раздражало ее высокое положение, которое всегда превышало его статус. Она много рассказывала о своей неудачной жизни с мужем одной из близких подруг — Наде Ходасевич-Леже, вдове французского художника Фернана Леже, и самой художнице, уроженке Витебска, тоже сильной и умной женщине…»

Подруги знали, что на душе у нее неспокойно.

— Екатерина Алексеевна, — рассказывала потом и Людмила Зыкина, — часто говорила о том, что ее никто не понимает, что она одинока и никому не нужна.

Надо понимать, она имела в виду мужа, Николая Павловича Фирюбина.

— У меня с ним тоже были сложные отношения, — вспоминала Светлана Фурцева. — Он был человек увлекающийся, но, на мой взгляд, никогда ничем не умел дорожить… Последние годы были сложными… Прежде всего потому, что Фирюбин очень плохо старился. Разницы в возрасте у них практически не было, но Николай Павлович, в отличие от мамы, чувствовал свои годы. Часто не совсем деликатно повторял: «Плохо быть дедушкой, но еще хуже быть мужем бабушки». Признаться, мне трудно быть к нему объективной. Но женского счастья он маме не дал…

Насколько справедливы эти упреки? Сам Николай Павлович о своих отношениях с Екатериной Алексеевной не рассказывал. Во всяком случае публично. Он умер еще до того, как журналисты получили возможность задавать личные вопросы.

Первый заместитель Фурцевой в Министерстве культуры Василий Феодосьевич Кухарский считал ее мужа человеком мелким и завистливым: «Его глодало лидерство жены в семье, ощущение комплекса своей вторичности. Сидя с Екатериной Алексеевной в театре или на концерте, он постоянно зло бубнил нечто непотребное. И Фурцева, к сожалению, с ним соглашалась, а доставалось нам».

Ясное дело, что мужчины, которые зарабатывают меньше своих жен, чувствуют себя отвратительно. Фурцева делала все, чтобы муж не чувствовал разницы в положении. Она дорожила семейными отношениями. В браке она, пожалуй, хотела большего, чем ее муж — больше любви, больше внимания, преданности. И если не получала желаемого, то душу разъедало сомнение: да любят ли ее?

Дочь выросла, жила отдельно и самостоятельно. Мать ушла в мир иной. Муж остался самым близким человеком, который всегда рядом. С кем, как не с ним, делить свои чувства, секреты? А в нем проявляются очень неприятные черты — эгоцентризм, требовательность, жестокость, стремление добиться своего во что бы то ни стало. Самый ужасный момент наступил, когда она почувствовала, что внимание к ней и забота о ней стали испаряться. Она была крайне чувствительна к тому, что видела. Каждое слово, жест, гримаса, движение руки становились важными. И ранящими. Этот холод, эту жестокость мало кто в состоянии вынести. Поэтому она была готова на все, лишь бы этого избежать.

Но как трудно дается откровенность даже в самой малости, не говоря уже о ситуациях, когда на кон поставлено нечто жизненно важное! Почему не попросить о чем-то важном прямо? Потому что просить рискованно. А вдруг ответ будет отрицательным? Страшно быть отвергнутой, получить отказ.

Попытки маневрировать заставляют таиться, изворачиваться, чтобы сохранить иллюзию хороших отношений. Жизнь много лучше, если супруги избегают ссор, скандалов и выяснения отношений. И если человек наделен легким нравом и чувством юмора, это избавляет от многих проблем. Но земная жизнь — это не райские кущи, без конфликтов не обойтись. Наверное, неправильно всеми силами их избегать, то есть избегать откровенного выяснения отношений. Нельзя считать, что ничего нет хуже спора и ссоры… Она так боялась, что муж ее бросит, что считала, что у нее есть два варианта: либо дать ему то, что он хочет, либо порвать с ним и вновь остаться одной. Второго она смертельно боялась. Первое было невозможно.