Книга Поздний развод - Авраам Бен Иегошуа

Солнце то выглядывает из облаков, то прячется в них. Такси замедляет ход. Пробка. Ряды машин жмутся друг к другу, словно овцы. Машина стоит как влитая. А время… Время уходит. Почему мы стоим? Я чувствую, как сильно бьется сердце. Не в силах совладать с нетерпением, я обращаюсь к шоферу, едва сдерживая крик:

– В чем дело?

Он молча кивает, и я вижу, как огромная свора собак трусцой перебегает дорогу, презирая смерть. Машины начинают гудеть, одна за другой – потом десять, потом… Сколько их там? Кое-кто уже двинулся в объезд по обочине. В десятке метров от нас я замечаю столб с указателем – толстая желтая стрела указывает нам местонахождение больницы. АШИТА. Несколько секунд хода – и наш путь свободен. Но собаки – откуда их столько набежало, с задранными хвостами и истекающих слюной, набралось в этом месте? – не дают нам сдвинуться с места.

– Собачья свадьба, – говорит шофер. – Надо ждать.

И все ждут.

Наконец железная кавалькада, набирая скорость, снимается с места. Такси, чуть вырулив из общего потока, подъезжает к уже знакомым воротам. За последние несколько дней я здесь уже в четвертый раз. А ведь еще вчера я был уверен, что никогда в жизни больше сюда не вернусь. Солнце светит прямо в глаза. Прищурившись, я различаю горизонт и гору. Через несколько часов все это станет невозвратимым воспоминанием, уйдет в прошлое. И горизонт, и море, и заросли кустарников, и белые домики на зеленых лужайках.

– Стоп, – кричу я шоферу. – Остановись! – И я хватаю его за плечи.

Он нажимает на тормоз и недовольно бурчит:

– В чем дело?

Но мне некогда пускаться с ним в объяснения, потому что я вижу подъезжающую в этот момент белую машину Кальдерона.

А пока что мы снова начинаем движение, так как шофер снял с тормоза ногу.

– Стоп, я сказал!

Из белой машины, остановившейся возле ворот, выбираются люди. Среди них я узнаю знакомую мне фигуру Цви.

– Ты остановишься или нет?

– Прямо здесь?

– Прямо здесь. Я что, невнятно говорю?

– Но… – Шофер смотрит на меня недобрым взглядом.

– Никаких «но». Стой здесь и жди меня. Через пятнадцать минут я вернусь обратно.

– Я могу подвести машину прямо к палатам. Предыдущие пассажиры всегда требовали, чтобы я въехал прямо в середину этой психушки.

– Это не твоя печаль. Стой здесь и жди. Через пятнадцать минут я вернусь. Самое большее – через полчаса. Можешь меня подождать?

– Нет.

– Почему «нет»?

– Потому что я уже раз пролетел с таким фокусом. Торчал здесь полдня, ожидая, пока появится какой-то тип, которого должны были в этот день выписать отсюда. Насколько мне известно, он до сих пор еще здесь.

– Э-э… брат! Послушай! Я-то ведь не пациент. Я должен просто передать кое-какие документы. Если ты нервничаешь, давай я сейчас заплачу тебе за рейс сюда и за обратную дорогу.

– Другой разговор. Договоримся так – ты сейчас оплачиваешь мне поездку сюда и за ожидание – скажем, за час. Годится?

– Вполне. Ты, случайно, не в курсе, который сейчас час?

Водитель рассматривает долларовые купюры, повернув их против солнца. Интересно, что он хочет в них разглядеть? Я выхожу из машины и большими шагами устремляюсь в поле, оставляя за собой дорогу, пробираюсь мимо ровных рядов брюссельской капусты, иду по мокрой, раскисшей земле, кое-где присыпанной нанесенным с моря песком, стараясь не пропустить дыру в ограждении, о которой мне рассказывали пациенты. Желтоватый солнечный свет окрашивает капустные побеги синим оттенком, я двигаюсь по этому капустному морю направо, в северном направлении, где можно еще разглядеть домики поселения. Трактор тащит прицеп, доверху нагруженный трубами для полива, и с равными интервалами сбрасывает их на поле. За моей спиной огромная моя тень крадется по земле. Отечество… почему ты не хочешь стать родиной? Теперь уже никаких сомнений быть не может – она хотела меня убить. Если бы она только сейчас сошла с ума, я бы остался ухаживать за ней, но она использовала свой приступ только для того, чтобы свести со мною старые счеты. И я ее разочаровал? Что ж, подожди, и ты увидишь, на что я сейчас способен. В это самое время, поутру, Конни в своей сверхсовременной кухне мелет кофе. Беременная женщина, одна-одинешенька, беременная на последних неделях. Стоит мелет кофе, думает обо мне и удивляется, куда я подевался. А я – здесь. Я здесь, и я вернулся, чтобы вернуть себе мое. Я добрался до старой бетонной стены, украсившей себя гирляндами высохших виноградных лиан, вырванных из земли и образовавших живописные завалы, скрепленные внушительным количеством колючей проволоки… Но где же дыра? Я стою у места, где стена закончилась, но и здесь пролом намертво запечатан колючей проволокой и «спиралью Бруно». Я что, заблудился? Пытаюсь продавиться. Но стена только пружинит, внизу нет просвета, а щель заложена древними валунами, оставшимися еще со времен проходившего здесь римского акведука – они встречаются в этой части страны на каждом шагу. Я карабкаюсь наверх, пользуясь, как ступенями, остатками водосборника, больница теперь подо мною. И мне отчетливо видны лужайки и дорожки и даже маленький домик библиотеки, в которой совсем недавно летел по воздуху лист пергаментной бумаги с договором о разводе. Я обернулся и увидел, что черное такси припарковалось вплотную к железнодорожным рельсам впритык к автомобилю Кальдерона.

Надо спешить.

Сумерки – но это не вечер, а тучи, они перехватили солнечные лучи, от которых до земли долетают лишь сверкающие обломки. Но тебе бояться нечего. Ты ведь и не нуждаешься в полном свете дня, ты ведь не новичок в этих краях и должен знать путь и сюда и отсюда. За последние десять дней ты здесь уже в четвертый раз. Надо найти этот пролом. Давай соберись. Подумай хорошенько. Оглядись. Видишь вон там – группа деревьев. Резиновая змея пожарного насоса кольцами распласталась по земле, возле нее кто-то стоит и медленными движениями окапывает маленький погибающий куст – уж не немой ли это великан трудится так усердно? Я прохожу мимо него, но он меня не замечает. Проходи, не медли. Быстрее. Спроси у нее, где бумаги, и добейся от нее отказа от претензии на квартиру. Это дело надо развалить – сделать это следует тому юристу из Тель-Авива. Я нахлобучиваю свою шляпу поплотнее. Дверь в библиотеку открыта, комья грязи совсем затвердели, высохнув. Здесь нет ни души. Тишина. Ощущение возможной опасности. Ароматные запахи весенних сумерек. А вот и ее коттедж. Три года тому назад, когда я впервые навестил ее, дождь лил как из ведра; она сидела, закутавшись во что-то неопределенное, возле керосиновой печки и просила, чтобы я рассказал ей о заснеженной Америке. Это было тогда, когда я обещал, что буду ей писать.

Потихонечку я проник в палату, готовый к любой неожиданности. Ряды кроватей – частью прибранные, частью нет, крошечная, чрезмерно прифранченная леди лет сорока, сидящая на стуле у окна возле огромного чемодана, читала женский журнал. Она взглянула на меня, и по лицу ее прошла судорога. Я приподнял шляпу и поклонился.