Книга Веяние тихого ветра - Франсин Риверс

— Ты не сделала ничего плохого, — сказал он. Видя ее замешательство и зная, что тоже виноват в возникшей ситуации, он отпустил ее. Он проводил ее взглядом, пока она не скрылась из виду, и только потом заговорил с отцом.

— Она не покидала Юлию с того самого дня, как мы погрузились на корабль неделю назад, — сказал он, пристально глядя на отца. — Неужели нужно ее бранить за то, что она чуть дольше побыла на солнце и подышала свежим воздухом?

Децима удивило то, с какой страстью Марк говорил это. Бранить было слишком сильным словом для того напоминания, которое Децим высказал Хадассе. Но даже это напоминание оказалось для нее болезненным. Он это видел так же хорошо, как и Марк, когда она отвернулась. Ему было интересно, насколько сильны чувства Хадассы к его сыну.

— Я поговорю с ней.

— Зачем? — Марк едва не взорвался от гнева.

— Позволь мне самому решать, зачем, — предупредительным тоном ответил Децим. Сын обогнал его и пошел вперед. — Марк, — окликнул его Децим, но Марк поспешно прошел по палубе ж спустился вниз.

* * *

От шторма, который бросал корабль по волнам, Юлии опять стало хуже. Каждый раз, когда корабль опускался вниз, она стонала, проклиная все на свете, так как тошнота становилась просто невыносимой. Спала Юлия в лучшем случае урывками, но и сны не давали ей покоя своими кошмарами. Бледная и обессиленная, просыпаясь, она непрестанно жаловалась.

В маленькой каюте было холодно и сыро. Хадасса пыталась согреть Юлию, укрыв ее теплыми шерстяными одеялами. Дрожа от холода, она все равно думала только о своей хозяйке.

— Это боги наказывают меня, — сказала Юлия. — Я умру. Я знаю, что уже не выживу.

— Ты не умрешь, моя госпожа, — ответила Хадасса, убирая волосы Юлии со лба. — Шторм пройдет. Постарайся уснуть.

— Как я могу уснуть? Я не хочу спать. Не могу видеть эти сны. Спой мне. Помоги мне отвлечься. — Однако когда Хадасса начала петь, как ей было велено, Юлия закричала: — Нет, только не это! От этих песен мне плохо. Не могу больше слышать об этом твоем дурацком Боге, как Он все видит и все знает! Спой что–нибудь другое. Повесели меня хоть чем–нибудь! О приключениях богов и богинь. Баллады. Ну, что–нибудь…

— Я таких песен не знаю, — сказала Хадасса.

Юлия горько заплакала.

— Тогда убирайся отсюда и оставь меня в покое!

— Моя госпожа…

— Убирайся отсюда, я сказала, — заорала Юлия. — Вон отсюда! Вон!

Хадасса тут же вышла. Она сидела в темном и узком коридоре, и сверху на нее дул холодный ветер. Прижав колени к груди, она постаралась согреться. Затем она стала молиться. Когда уже прошло достаточно много времени, она задремала, убаюканная качкой корабля. И ей снились рабы, сидящие на галерах и гребущие под мерный стук барабана. Вниз, всплеск, вверх, вниз, всплеск, вверх. Бум. Бум. Бум.

Марк, который помогал матросам, едва не оступился об нее, когда спускался вниз. Наклонившись, он прикоснулся к ее лицу. Ее кожа была ледяной. Он тихо выругался и осторожно убрал черные волосы с ее лица. Как долго она сидела в этом коридоре, под таким ветром, который обдувал ее сверху? Когда он взял ее на руки и понес в свою каюту, она не проснулась.

Он осторожно положил ее на свою скамью и накрыл германским меховым одеялом. Затем еще раз нежно убрал волосы с ее бледного лица.

— Так–то твой Бог заботится о Своем народе?

Он сидел на краешке скамьи и смотрел, как она спит, и тут его неожиданно охватила болезненная нежность. Ему захотелось обнять и защитить эту девушку — и это чувство ему не понравилось. Ему больше по душе была огненная страсть, подобная той, которую он испытывал к Аррии, та страсть, которая горела в нем огнем, а потом остывала… Ему казалось, что это лучше, чем те новые и беспокоящие его чувства, которые он сейчас испытывал к Хадассе. Они пришли к нему не сразу. Они росли в нем медленно, постепенно распространяясь, подобно тому как растет виноградная лоза. Хадасса стала частью его самого, она стала занимать практически все его мысли.

И сейчас он вспоминал все то, что она говорила ему о своем Боге. Он не понимал ничего из ее слов. Она сказала, что ее Бог — это Бог любви, но ее народ уничтожен, а ее храм лежит в руинах. Она верила в то, что какой–то Назорей есть Сын ее Бога, Мессия ее народа, и этот самый Бог — Человек, или кто Он там, умер мучительной смертью на кресте.

Ее религия была полна парадоксов. Ее вера не укладывалась в законы человеческой логики. И при этом Хадасса следовала своей вере с таким упорством, что ей мог бы позавидовать любой жрец какого угодно храма.

Марк вырос на историях о богах и богинях. Его мать поклонялась некоторым из них. Сколько он себя помнил, она каждое утро приносила пожертвования своим идолам и раз в неделю ходила в храм.

Но примеры следования вере в семье не ограничивались его матерью. Был еще Енох, иудей, которого отец купил, когда приехал в Рим. Добрый, старый, верный Енох. Сколько раз Марк видел, как он отворачивался, недовольно качая головой, когда мать с пожертвованиями шла в ларарий, к своим идолам. Енох презирал римских богов, хотя ни с кем из Валерианов своей собственной верой не делился. Было ли молчание Еноха признаком уважения и терпимости по отношению к другим верованиям, или же его молчание было признаком ревностного отношения к своей вере в гордости? Марк много раз слышал, будто иудеи — избранный народ. Но кем избранный, для чего избранный?

Он смотрел, как спит Хадасса, и был уверен в том, что, если он попросит, она откроет ему свой духовный мир. Вместо того чтобы оставаться запечатанным сосудом, она стремилась делиться своей верой с другими. Все ее дела отражали ее веру. Создавалось впечатление, что каждый день, каждый час она стремилась радовать своего Бога, служа другим людям. Тот Бог, Которому она поклонялась, поглотил ее. Он не требовал от нее посещений храма, или каких–то пожертвований в виде еды или монеток, или каких–то периодических молитв. Он требовал от нее всю ее жизнь.

И что она получила от Него взамен? Какую награду она получила за свою верность? Она была рабыней. У нее не было ни имущества, ни прав, ни защиты, если не считать той, что могли ей дать ее хозяева. Она даже замуж не могла выйти без разрешения хозяев.

Ее жизнь зависела от доброй воли ее владельцев, ибо ее можно было убить просто так, без всякой причины. Она получала по небольшой монетке в день от отца Марка, но и эти деньги кому–нибудь отдавала.

Марк вспомнил то выражение покоя на ее лице, когда она стояла, подставив лицо ветру. Покоя… и радости. Она была рабыней, и в то же время, казалось, она обладала тем чувством свободы, которого он сам никогда не испытывал. Может быть, именно это притягивало его к ней?

Шторм стихал. Тряхнув головой, Марк подумал, что ему сейчас лучше оставить ее, чтобы наедине еще раз подумать обо всем как следует. Он вышел в коридор.

Стоя в носовой части, где за два дня до этого он разговаривал с Хадассой, Марк всматривался в темноту раскинувшегося перед ним моря. Владение Нептуна. Но сейчас ему нужен вовсе не Нептун. Криво усмехнувшись, Марк вознес молитву Венере, прося ее послать Амура, чтобы он поразил сердце Хадассы стрелой любви к Марку.