Книга Операция "цитадель" - Богдан Сушинский

— Появилась. У вас при штабе служит фельдъегерем обер-лейтенант Конест, доставлявший мне пакеты во время операции «Фаустпатрон». Непосредственный начальник слишком долго не решается представить его к очередному чину. Я обещал этому офицеру, что вступлюсь за него.

— Считайте, что он уже капитан.

Как только Скорцени вернулся в комендатуру, позвонил бывший майор Шардок, только что, уже из рук Салаши, получивший чин подполковника и должность в генштабе.

— Господин штандартенфюрер СС, — сообщил он, — Генштаб венгерской армии просит вас поддержать его в вопросе об организации торжественных похорон солдат, погибших во время штурма Цитадели.

— Кто-то осмеливается препятствовать этому? — насторожился Скорцени. — Никто не имеет права упрекнуть погибших в том, что они защищали режим Хорти. Как не имеет права упрекать и членов их семей.

— Мы предлагаем организовать совместные похороны венгерских и германских солдат в общей братской могиле.

Скорцени, обычно умевший молниеносно реагировать на самые необычные предложения, на сей раз задумался. Дело не только в том, что идея оказалась слишком уж неожиданной, но и в том, что таила в себе сложные политические эмоции[110].

— Может, вы и правы, подполковник. Посвятите меня в то, как именно вы собираетесь проводить это траурное мероприятие.

— Тела в цинковых гробах будут выставлены в Большом зале Цитадели. В почетном карауле — венгерские и германские солдаты; приспущенные флаги двух государств. К месту братской могилы гробы будут доставлены на орудийных лафетах, в сопровождении двух рот венгерских и германских солдат. А дальше — официальные речи и похороны в одной братской могиле, с надлежащим освещением события в венгерских и германских газетах.

— Убедительно, — лаконично прокомментировал Скорцени. — Похороны назначьте на 20 октября, к тому времени я успею прилететь из Германии.

Как только он положил трубку, в кабинет заглянул Родль и сообщил, что в приемной появился начальник Венской военной академии, той самой, батальон кадетов которой сражался на южных подступах к Цитадели.

— Я помню, господин генерал-лейтенант, — произнес Скорцени после взаимного приветствия, — что батальон ваших кадетов потерял одного бойца убитым и троих ранеными. Но мы не на гражданской панихиде, чтобы высказывать друг другу соболезнования по поводу солдатских утрат.

— Вы правильно поступили, штурмбаннфюрер, что доверили моим орлам прорыв самого сложного полевого фортификационного участка обороны. Я побывал на месте боя и убедился в этом, а теперь хотелось бы услышать ваше личное мнение о моих орлах. Надеюсь, они не посрамили чести самой старой австрийской военной школы?

— Они дрались прекрасно, — сказал обер-диверсант рейха, не желая даже намекать начальнику академии на то, что, в свою очередь, крайне плохо сражались венгры, которые, собственно, лишь имитировали настоящий оборонительный бой. — Во время штурма все без исключения офицеры и кадеты батальона действовали грамотно и мужественно.

— Вы даже не представляете себе, Скорцени, как мне приятно слышать это из ваших уст, уст героя нации, и с какой радостью я передам ваши слова во время общего построения академии.

— Только одно непременное условие, господин генерал-лейтенант: давайте будем считать, что экзамен по тактике ведения боя, а также по тем дисциплинам, которые касаются уличных боев и штурма крепостей, кадеты этого батальона уже сдали.

Начальник училища удивленно посмотрел на Скорцени и вдруг, хитровато сощурив окаймленные старинным пенсне глаза, пригрозил ему пальцем:

— Признайтесь, что кто-то из моих орлов уже попросил вас об этом.

— Да нет, никто не просил. Сам решил замолвить за них.

— Просили-просили! — не поверил ему основательно состарившийся на академической ниве генерал-лейтенант. — Я знаю моих орлов: любой повод выискивают, только бы увильнуть от экзаменов! Только бы увильнуть!

— Это мужественные парни и настоящие солдаты, — уже не так уверенно и нахраписто наседал на него Скорцени, хотя понимал, что требовать от генерала заверений бессмысленно. Как бы клятвенно он ни обещал, все равно положенные им экзамены кадетам академии сдавать придется.

— Как жаль, штурмбаннфюрер, что вы не были выпускником нашей академии, — произнес генерал, прощаясь с ним. — Тем не менее мы рады будем видеть вас в числе ее преподавателей. Как венец венцу, скажу: уже сейчас нам пора подумать о будущих офицерских кадрах нашей, австрийской, армии. Да-да, Скорцени, австрийской, я не оговорился, — храбро подтвердил начальник академии свое намерение похоронить идею аншлюса, за которое запросто мог угодить в подвалы гестапо.

Последнее распоряжение, которое Скорцени отдал в тот день, касалось экипажа его личного самолета. Он должен был улететь в Германию и ждать в Мюнхене, в аэропорту Риеме, когда обер-диверсант рейха прибудет в Баварию правительственным поездом. Только благодаря этому самолету Скорцени из рейха мог вернуться к моменту похорон в Будапешт. А он намерен был принять участие в погребении своих солдат.

50

— Господин оберштурмбаннфюрер[111], вам шифровка из Берлина.

— Что-что?! — поморщился Скорцени.

Родль замер с текстом шифровки в руке и ошарашенно посмотрел на коменданта Цитадели. Он не понял, в чем состояло его прегрешение.

— Вам… шифровка.

— Повторите обращение, адъютант.

Прежде чем повторно обратиться к Скорцени, Родль на всякий случай заглянул в расшифрованный текст радиограммы. Нет, он не верил в то, что шифровальщик мог ошибиться. Но если действительно ошибся, то голову ему будут отрывать дважды: сначала он, Родль, а затем уже несостоявшийся оберштурмбаннфюрер Скорцени.

— Господин оберштурмбаннфюрер, — четко проговорил Родль. — Если вас смущает чин, то именно так говорится в шифровке. Она от фюрера. Прошу прочесть, господин оберштурмбаннфюрер.

— Давайте ее сюда.

Родль положил бумажку на стол. Не поворачиваясь к Скорцени спиной, отступил на два шага назад.

— Поздравляю, господин оберштурмбаннфюрер! Видит Бог, вы заслуживаете большего внимания к себе. Сколько людей, чьи заслуги не идут ни в какое сравнение с вашими, уже давно стали штандартенфюрерами[112]. А то и генералами СС. Так что, будь моя воля…

— Меня больше интересует воля фюрера, — резко прервал его Скорцени. — Лично вы, Родль, уже могли бы знать это. По крайней мере, как мой адъютант.