Книга Жена башмачника - Адриана Триджиани

Милая моя мама,

Не могу тебе точно сообщить, где я нахожусь, но каждое утро я вижу вокруг лишь голубой простор. Трудно поверить, что за этой красотой, в самой ее глубине, может скрываться коварный и проворный враг.

Я много думаю о папе. Мне ужасно тебя не хватает, и мне очень не нравится, что ты в Чисхолме одна. Мама, когда я вернусь домой, давай поедем в твои горы. Я хочу увидеть луга Скильпарио и монастырь, в котором папа рос. Он хотел, чтобы мы туда съездили, и нам непременно нужно это сделать. Пожалуйста, не плачь по ночам. Я в безопасности, в хорошем полку, с отличными парнями. Несколько человек из университета Миннесоты, остальные из Техаса и Миссисипи, а один парень из Висконсина, мы зовем его Виски. Он рассказывает длиннющие истории об этом своем Висконсине. Мы даже иногда начинаем умолять его замолчать, говорим, что с нас хватит, но чаще слушаем, пусть себе болтает. Он у нас вместо радио. Люблю тебя, мама, мое сердце принадлежит тебе, и я скоро буду дома.

Антонио

Энца отложила работу – аккуратно свернув пальто из универмага Блумквиста, которое подгоняла.

Почтовый ящик она проверяла каждое утро. Если письма не было, она надевала пальто и долго-долго шла пешком по улицам до почтового отделения. Там она просматривала ежедневно обновляемые списки погибших. Она не единственная завела такую привычку. Каждая мать в Чисхолме, чьи сын или дочь воевали, делала то же самое. Хотя порой они и притворялись, будто пришли по какой-то почтовой надобности, но все знали правду друг о друге.

Весной 1944-го в Чисхолм, штат Миннесота, приехала Лаура Хири Чапин. Ее Генри учился в закрытой школе, и Лаура могла сопровождать Колина в поездках по стране. Он теперь продюсировал выездные постановки Метрополитен-опера.

Как только Анжелу приняли в Джульярдскую школу[103], Энца позвонила подруге, которая как раз собиралась в Чикаго на премьеру «Травиаты». Лаура сказала, что с удовольствием сделает крюк и заедет в Чисхолм, а потом самолично доставит Анжелу в Нью-Йорк. «Ведь на что иначе лучшие друзья?» – повторила она свою давнишнюю присказку.

Лаура изменилась мало, все такая же высокая, гибкая и уверенная. Разве что рыжие волосы чуточку потемнели. Она была сама элегантность – от костюма от Мейнбохера[104]до стильных французских саквояжей с итальянской отделкой.

– Хотела бы я, чтобы тебя сейчас видела мать Колина. Наверняка сказала бы, что ты родилась в замке.

– Куда уж там. Подумала бы – эта особа надела белые перчатки, тогда как к этому костюму нужны голубые.

– Вырос Чисхолм со времени твоего последнего приезда?

– Ну, это уж точно не Хобокен.

Они рассмеялись. Это было их любимое присловье. Если им что-то нравилось, они с облегчением повторяли: «Это тебе не Хобокен!»

– Напомню тебе, что в этот город некогда примчался некий Колин, чтобы сделать мне предложение, – продолжила Лаура. – Так что для меня он всегда будет особенным.

Энца улыбнулась и вспомнила то самое место на Кармин-стрит перед церковью Девы Марии Помпейской, где она стояла на тротуаре, когда за нею пришел Чиро. Забавно, как женщины навсегда запоминают, где они были в тот момент, когда их выбрали.

– Мисс Гомонофф написала в Джульярдскую школу очень впечатляющее письмо. Она верит, что твоя крестница – редчайшее сопрано.

– Мы возили ее в Близнецы, и профессора в университете Миннесоты согласились с этим мнением. Лаура, она бы никогда не смогла поехать в Нью-Йорк, если бы не ты.

– Генри уехал в школу, и мне одиноко. Ты делаешь мне подарок.

– Ах, Лаура, иногда она такая застенчивая! Анжеле очень не хватает матери, и я не могу ее утешить. Вспоминаю свою тоску по дому, как мне не хватало моей семьи. Ее отец и братья в Италии, она за них боится.

– Анжеле нужно сосредоточиться на работе. Мы с тобой все преодолели, потому что никогда не сидели без дела, у нас была цель. Она может жить у меня, до школы можно дойти пешком, она прямо за парком. Колин хорошо знаком с деканом Джульярда. У нас она будет чувствовать себя как дома.

– Не слишком ли просто? – обеспокоенно спросила Энца.

– А я и не говорю, что в Нью-Йорке она будет полеживать на диване и в потолок плевать. Ей придется вкалывать как проклятой, но почему бы нам не обеспечить ей теплый, надежный дом, в котором она так нуждается? Разве не то же самое сделала для нас мисс де Курси в «Милбэнк-хаус»? Сколько раз мы задерживали оплату, и она всегда давала нам отсрочку, чтобы мы вымыли несколько лишних тарелок и заработали на комнату. Я не стану баловать Анжелу, но подбодрю ее – и она сможет учиться. Буду ее Эммой Фогарти. Помогу ей со связями, как Эмма помогла нам.

Говоря откровенно, Энца доверила бы Лауре свою жизнь и жизнь каждого, кого любила.

– Что сталось бы со мной, если бы мы с тобой не встретились?

– Мне почему-то кажется, что у тебя было бы все в порядке. А вот я бы сейчас жила в люксе Бельвю[105]и ела банановое пюре.

Энца и Лаура сидели на берегу озера Лонгийр, цедя вино из картонных стаканчиков и заедая его фигами и сыром, которые Энца захватила с собой, завернув в накрахмаленное полотенце.

– В такие моменты мне особенно не хватает Чиро. Знаешь, когда жизнь постепенно замирает, а ты вдова, тишина несет не успокоение, а боль.

– Я всегда вспоминаю тебя, когда хочу выкинуть Колина в окно.

– Наслаждайся его обществом!

– А ты приезжай и живи у нас!

– Мне в самом деле не хватает Нью-Йорка. Жаль, что я так долго его избегала. Но сейчас я жду Антонио, а уж потом приму решение. И уж точно выберусь к вам в гости, надолго.

– У меня припасена для тебя спальня. Будем ходить в оперу хоть каждый вечер. У Колина своя ложа.

– «Бриллиантовая подкова»…

– Ты можешь себе представить? Вспомни первый раз, когда мы туда зашли! А теперь я восседаю там и еще жалуюсь, если не видно сцену – левый край, если смотреть с моего места. А когда-то мы полы драили! Но все же покончили с грязной работой. Потому что ты была настоящим художником и шила лучше любой машинки. Все сложилось так, как и положено складываться в опере.

– Я по-прежнему слушаю записи Карузо.

– Ты готовила для Карузо. А я мыла тарелки! Помню, как он ненавидел сырые помидоры. – Лаура хлопнула в ладоши. – Мы жили во времена, когда Карузо выступал в Мет!

– Интересно, что бы он сказал, увидев мою седую голову.