Книга Чужак в чужой стране - Роберт Хайнлайн

Что из того, что буду покрыт подступающей тьмой?

Я не смерть, я разлуку с тобой перенести не могу.

— Сойдет, — сказал он хрипло. — Подпиши «Луиза М.Элькот» и отошли в журнал «Единство».

— Босс, это так вы понимаете стихотворение для журнала?

— Что? Его оценят позднее. Положи его в архив, и пусть мой душеприказчик использует его при организации моих похорон. В творчестве есть своего рода ловушка: работа более всего ценится тогда, когда автору уже нельзя заплатить. Литературная работа… Черт! Она состоит в том, чтобы гладить кошку, пока она не замурлыкает.

— Бедный Джубал! И никто-то его не пожалеет, вот он и жалеет сам себя.

— Опять сарказм. Ничего удивительного, что у меня работа никак не идет.

— Не сарказм, босс. Только надев башмак, узнаешь, где он жмет.

— Тогда прошу прощения. Олл райт, вот это пойдет в журнал. Заголовок: «Один на дороге».

Забыться можно и в петле

И прикорнуть на плахе

Но яд дает отпущенье грехов, убивая и страсти, и страхи.

Кончает выстрел на лету

И обморок после допроса,

Но склянка на столике у ночника решает любые вопросы,

Вулкан согреет и сожжет,

Душу газ успокоит,

Но в дежурной аптеке тебе продадут забвенье с любой упаковке.

Тебя схоронит монастырь,

Коли от правды тошно,

Но яд, что поднес дружелюбный врач — как посошок на дорожку.

ХОР: Шепот выдохом стерт; вопль обрублен у рта…

Смерть шипит, как змея, иль грохочет, как танк.

Но приятней всего, завершая свой круг

Выпить чашу веселья из дружеских рук.

— Джубал, — тревожно спросила Энн, — это у вас расстройство желудка?

— Как всегда.

— Это тоже для архива?

— Что? Это для «Нью-Йоркера».

— Они это не возьмут.

— Возьмут, да еще как. Оно же чудовищно. Они купят.

— Кроме того, в нем не все ладно с размером.

— Конечно! Всегда надо дать возможность редактору хоть что-то изменить, иначе он расстроится. А после того, как он чуть его почеркает, он лучше почувствует его аромат и купит. Милая моя, я стал избегать честной работы раньше, чем ты родилась, так что не учи дедушку. Слушай, давай я понянчусь с Абигайль, пока ты отсылаешь его в «Нью-Йоркер»? Эй! Так ведь время кормить Абигайль! Не ты должна была приходить, а Доркас.

— Ничего, Абби потерпит. Доркас лежит. Утреннее недомогание.

— Чепуха. Энн, я могу увидеть беременность на две недели раньше, чем простой человек. И ты знаешь это.

— Джубал, оставьте ее в покое! Она боится, что не беременна… и хочет думать, что беременна, пока не станет очевидным обратное. Разве вы не все знаете о женщинах?

— Хм… это надо обдумать… нет. Олл райт, я не буду ее тревожить. А почему ты не принесла с собой нашего ангелочка?

— Рада, что не принесла, потому что она могла понять, что вы тут говорили…

— Значит, по-твоему, я развращаю малолетних, так?

— Она слишком еще мала, чтобы разглядеть за вашими словами алтеевый[58]сироп, босс. Но если бы я принесла ее, вы не стали бы работать. Вы бы только тетешкались с ней, и все.

— А ты можешь придумать лучший способ заполнять пустые часы?

— Джубал, я ценю, что вы до безумия любите мою дочь. Я и сама думаю, что они прелесть. Но вы же все время только, тем и заняты, что либо играете с Аби… либо хандрите.

— Когда мы поедем отдыхать…

— Не в этом дело, босс. Если вы не пишете рассказы, у вас начинается душевный запор. И тут мы с Доркас и Ларри начинаем грызть ногти… а когда вы орете: «Ко мне!», мы вздыхаем с облегчением. Но чаще всего это ложная тревога.

— Пока есть деньги, чтобы платить по счетам, стоит ли беспокоиться?

— Босс, но что тревожит вас?

Джубал задумался. Сказать ей? Никаких сомнений относительно отца Абигайль у него больше не было. Энн колебалась между Абигайль и Зепобией, а потом решила дать ребенку оба имени. Энн никогда не говорила о смысле этих имен… и, видимо, считала, что он не догадается.

— Вы никого не одурачите, Джубал, — решительно продолжила Энн. — Доркас, Ларри и я — все мы знаем, что Майк может постоять за себя. Но вы так нервозно…

— Я? «Нервозно»?

— Ларри установил в своей комнате стереобак, и кто-нибудь из нас постоянно смотрит все новости, каждую передачу. Не потому что мы беспокоимся, а только из-за вас. Но когда Майк появляется в новостях, — а это бывает нередко, — мы узнаем об этом раньше, чем эти дурацкие вырезки приходят к вам. Не стоит их читать.

— Откуда вы узнали про вырезки? Я таился, как мог.

— Босс, — устало ответила Энн, — кто-то должен вытряхивать корзину для бумаг. Вы думаете, что Ларри неграмотен?

— Ясно. Этот дурацкий зиндан[59]для мусора перестал работать, как только ушел Дюк. Ничего вообще больше не работает!

— Позвони Майку — и Дюк мигом будет здесь.

— Ты знаешь, что я этого не сделаю. — Его вдруг потрясло, что сказанное ею — почти наверняка правда. И вслед за этим пришло подозрение. — Энн! Скажи, ты здесь только потому что тебе велел Майк?

— Я здесь потому, что хочу этого, — спокойно ответила она.

— Хм… Не уверен, что это ответ.

— Джубал, иногда я жалею, что не могу отшлепать вас. Можно мне договорить?

— Имеешь полное право. — Остался ли бы хоть один из них здесь? Вышла бы Мириам за Стинки и уехали бы они в Бейрут, если бы этого не одобрил Майк? Имя Фатима Мишель могло быть подтверждением принятия новой веры плюс желание ее мужа сделать приятное ближайшему другу… или же кодом, таким же, как двойное имя Аби. Если так, то не было ли Стинки известно о его рогах? И не носил ли он их со смиренной гордостью, как Иосиф? Знал ли Стинки о своей гурии все до мельчайших подробностей? Водное братство не позволяло держать такие важные вещи в тайне. Если только такие вещи действительно важны, в чем Джубал, будучи врачом и агностиком, здорово сомневался. Но для них возможно…

— Вы не слушаете.

— Прошу прощения. Задумался. — Так что хватит, противный старикан, выискивать тайный смысл в именах, которые матери дают своим детям! А то потом ты займешься нумерологией… а затем астрологией… затем спиритизмом… пока маразм не зайдет настолько далеко, что останется одно — присмотр сиделок за телом, слишком слабоумным, чтобы рассоединиться с достоинством. Иди-ка к аптечке, запертому ящичку номер девять, код «Лета», да прими две таблетки, хотя и одной будет более чем достаточно…