Книга Спасти президента - Лев Гурский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня она опять поможет. Эта да еще одна, тоже короткая, про любовь, надежду и славу — меня она всегда отвязывает.
Погасив боль, я завершил последние приготовления. Правой рукой я обмотал бинтом кнопку в левой ладони. Зубами затянул узел и убедился, что повязка не давит на кнопку и маскирует отвод провода. Лучше не бывает. Наблюдатель Костя Леонтьев немного поранил руку, но все равно принципиально явился на участок — исполнить свой гражданский долг. Точнее говоря, привести свой последний гражданский долг в исполнение...
Уже на пороге я окинул взглядом комнату: ничего ли не забыл?
Пыльный ковер. Диван. Телевизор. Книжный шкаф. Вчера, экономя травку, я попытался отвлечь себя чтением, однако шкаф был набит несъедобной глянцевой макулатурой — сплошь отечественной, ни одного даже захудалого Чейза. Я перелистал несколько русских боевиков, но вскоре бросил это занятие, потому как боялся окончательно разозлиться и ненароком разбудить боль.
В каждой такой книжонке было полно стрельбы, драк и поножовщины. Одни инвалиды сурово мочили других: слепые глухих, немые хромых, бешеные безруких, а все вместе — ментов или мафию. Кровища стояла по колено. В конце правильные инвалиды геройски уделывали неправильных, подбирали чужие баксы и двигали по чужим бабам. У самих авторов этой хреномундии следовало бы сперва оттяпать руку или ногу, выбить глаз или челюсть, потом подержать полгодика их в наших военных госпиталях, а затем уж смотреть, хватит у этого чморья силенок на махаловку и на баб — или нет...
Из-под всей глянцевой белиберды я выкопал лишь одну порядочную книгу, тоненькую и вообще без обложки. Картинок у нее тоже не было, зато написано было всерьез. Круто забирало. В той книге зеленый лейтеха со взводом отправлялись ночью совершать подвиг — подрывать какой-то склад боеприпасов. Но в темноте они склада не находили и гибли один за другим, не дотянув до рассвета.
Автор книги был мужик с понятием. Видно, он сам нахлебался досыта войны — не нашей, а еще старой, с немцами, — и на фронте хорошо просек одну нехитрую штуку.
По-настоящему в мире не бывает никаких подвигов и никакой геройской смерти. Смерти всегда на тебя глубоко насрать.
Дядя Володя долго шуровал внизу своей гнутой проволокой, но вытащил ее пустой.
— Не подцепить, Николаич, — кряхтя признался он. — Глубоко засела, собака. Никак не ухватишь.
— А что еще можно сделать? — с тревогой спросил я.
На столе у меня в кабинете остался лежать пасьянс «Голова Медузы». Сочетание трефового короля с бубновой шестеркой было скверным признаком. Дама пик усугубляла картину.
— Можно перекрыть стояк, чтоб глубже не унесло, и отвинтить агрегат целиком, — подумав, предложил дядя Володя. — Возни на час или около того... Попробовать, что ли?
Я досчитал до ста, а затем трижды подбросил на ладони монету. Дважды из трех выпала решка. Это был плохой симптом. Фортуна выказывала свое явное недовольство.
— Пробуй, — распорядился я.
Единственный на все «Останкино» сантехник, поплевав на ладони, взялся за гаечный ключ. Я прислонился спиной к белой кафельной стенке и стал терпеливо ждать видимых результатов.
Конечно, в день выборов у директора «Останкино» всегда бывает чертова уйма дел — одно срочнее другого. Но к ним ко всем даже опасно приступать, если Фортуна сердится. Сперва надо вернуть ее расположение, загладить очевидную свою вину...
Не прошло и часа, как на месте унитаза в полу образовалась круглая дыра. Сантехник тыльной стороной ладони смахнул пот со лба и вопросительно глянул на меня снизу вверх. Я поспешно сплюнул в левый угол, растер плевок каблуком левого ботинка, после чего кивнул.
— Ну, с Богом! — Засучив рукав, дядя Володя погрузил руку в открытый зев фановой трубы.
Я сделал над собой усилие, чтобы не задышать только ртом. Это была легкое самоистязание: еще одна жертва на алтарь госпожи Удачи. Знак покаяния и смирения.
— ... Есть! — тяжело пропыхтел дядя Володя, вытаскивая руку.
В руке была она. Я торопливо подставил сложенный из газеты кулек и заполучил обратно свою драгоценность. Нашлась! Это еще не показатель, что Фортуна простила меня окончательно. Но уже знак, что я не совсем безнадежен. Пусть. Впредь я буду паинькой.
— Удивляюсь я тебе, Николаич, — заворчал сантехник, бултыхая руку в ведре с водой. — Было бы из чего огород-то городить! Я понимаю, кольцо бы золотое в очко упустил. Или там брильянт каратов хоть на тридцать... А то уж такая дрянь, прости Господи!
Чтобы не сглазить находку, я трижды обмахнул газетный фунтик сухой веткой омелы. Теперь можно вернуться в кабинет, к своим неотложным делам.
— Спасибо, дядя Володя, — задушевно поблагодарил я сантехника. — Ты меня крепко выручил. В понедельник не откажись получить премию, из моего директорского фонда. За доблестный труд...
— Уж не откажусь, Николаич, — пробурчал в ответ дядя Володя. — Какой дурак от премии откажется? Это раньше, при коммуняках, некоторые выделывались, лезли в дерьмо задаром. А нынче капитализм, шабаш! Нынче никто за одно спасибо в дерьмо не полезет... Да и дерьмо-то сейчас пожиже, чем в старые времена, — с внезапной грустью прибавил он.
Эту заветную тему сантехник готов был творчески развивать и дальше, и глубже. Не дожидаясь, когда он допоет свою старую песню о главном, я поторопился убежать от дядиволодиной ностальгии. Мой талисман, моя кроличья лапка, которую я сегодня утром обронил в жерло унитаза, была спасена. Остальные грани философии отхожих мест меня не волновали.
В приемной я вручил секретарше Аглае газетный кулек с завернутой лапкой, настрого велел ее отмыть-просушить, а сам призвал в кабинет Юру Шустова. Тот уже давно слонялся по коридору в поисках начальства. Мой заместитель готов был отдать рапорт, но не находил, кому.
— Еще минутку, Юра... — извинился я и первым делом доразложил пасьянс.
На мое счастье, «Голова Медузы» открылась с первой же попытки. Влияние дамы пик ослабил червовый валет, а короля треф значительно потеснил бубновый туз. Видывал я расклады и получше, однако не стоило привередничать, пока главный амулет не просох.
Юра сочувственно наблюдал за моими манипуляциями. Будучи сам подвержен хворям, Шустов с пониманием относился и к чужим болезням. Бедняга шеф, который битый час промаялся в уборной, имел право чуть-чуть расслабиться.
Напоследок я прикоснулся пальцем к серебряной подковке и велел Юре:
— Докладывайте.
— Все идет по графику, — с готовностью отрапортовал Шустов. — Команда Журавлева сидит на избирательном участке в Крылатском и ждет Президента. Рокотов заранее набросал подтекстовку: судьбоносный день, верность Конституции, свобода выбора, традиции демократии. А на фоне голосующего Президента пойдет фраза о том, что сегодня весь ход мировой истории впрямую зависит от самоопределения граждан России.
