Книга Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер

Полковник Коницкий выхватил слова у него изо рта.

— Не думайте, мой друг, что я родился в мундире. Я вышел из рабочей семьи, знал бедность и нужду. Я тоже когда-то был молод и недоволен жизнью, стремился к высокому, даже носился с революционными идеями. Не смейтесь, молодой человек, все мы прошли этот путь. Потом, конечно, явилась служба, жесткие обязанности, как по большей части случается с людьми, когда юность отгорит. Но и сейчас я живу не только ради вина, женщин и песен, как говорят о жандармах. Я сохранил интерес к идеям и мыслям. Мне все еще приятнее беседовать на возвышенные темы с мыслящим человеком вроде вас, чем играть с офицерами в карты. Я еще заглядываю порой в книгу по философии, когда не спится ночью. А таких ночей много, ой как много! В голову приходит немало мыслей, и часто думается о людях и классовых различиях, о России, этой несчастной стране, и ее многомиллионном населении, которое страдает и обливается кровавым потом… Я думаю о своей плоти и крови, о трудящихся и обездоленных. Ведь и я происхожу из них… Кровь не вода…

Арестованный почувствовал себя уютно, забыл о своем страхе, даже осмелел.

— Не понимаю, — сказал он, — как вы могли пойти против народа. Против своих.

Он тут же спохватился и застыл в кресле.

— Извините, — буркнул он. — Я не то имел в виду…

Полковник положил руку на его узкое плечо, руку теплую, мягкую, отеческую.

— Молодой человек, мне нравится ваша искренность. Это то, что я ценю в наших людях, людях из народа. Прямая речь, без манерности и выкрутасов, столь характерных для интеллигенции, для представителей верхов… Вы не должны передо мной извиняться. Я по горло сыт этим на службе. Постоянная готовность услужить, постоянное поддакивание. Иногда тоскуешь по простым человеческим отношениям, по искренности, разговоре на равных. Вы очень правильно меня спросили. И я как раз хочу поговорить с вами об этом, открыться, как перед отцом родным.

Он стремительно подошел к письменному столу, порылся в одном из его ящиков и вытащил фотографию.

— Видите здесь молодого человека? — показал он ее арестованному. — Узнаете?

Арестованный всмотрелся в карточку. Перед ним стоял типичный революционно настроенный студент в рубашке, с длинными волосами и очень мечтательным выражением лица. Рядом с ним сидела девушка, коротко стриженная, с книгой в руке.

— Нет, я никого не узнаю, — сказал арестованный.

— Верите ли вы, что это я? — улыбнулся полковник. — Посмотрите хорошенько. Это снято в мои петербургские студенческие годы, до моего первого ареста.

— Ареста?

— Да, ареста, мой друг, и не за кражу, как вы догадываетесь, а за революционную работу. Сын бедных родителей, я, как и вы, хотел постоять за свой класс, бороться с богачами. Это они, интеллигенты, втянули меня, как и прочих, в борьбу. Я свято верил их речам. Но скоро я узнал их и стряхнул с себя это наваждение.

— Что вы имеете в виду? — растерянно спросил арестованный.

— Видите ли, мой друг, — тепло и душевно продолжал полковник, — если бы вы были одним из них, из этих неженок, снисходящих к народу, чтобы осчастливить его, я бы не стал разговаривать с вами так чистосердечно. Я бы просто выполнил свои обязанности. Потому что я знаю их, знаю, что этих людей не интересуют рабочие, что они чужды им по сути, что они смотрят на рабочих сверху вниз, испытывают к ним отвращение. Не перебивайте меня, молодой человек. Они происходят из богатых домов, где им знать и чувствовать народ? Вся их революционность рождена фантазией, бездельем, модой на радикализм. Вы рабочий, угнетенный богатыми и власть имущими. Ваша борьба серьезна, это зов вашей крови. Вы меня поймете. Потому что мы оба из одного теста, из бедноты. И я говорю вам, что мы, люди из народа, никогда не сможем идти рука об руку с интеллигенцией, с выходцами из высших сословий. Я понял это и прочувствовал на собственной шкуре. И отдалился от них. И ополчился против них — против них, но не против рабочих.

Кадык на шее арестованного дернулся. Полковник Коницкий не дал ему заговорить.

— Посмотрите на то, как идет борьба в России, и вы увидите, что это не борьба бедных против богатых, что было бы естественно, а борьба внутри самой интеллигенции, склока из-за власти, затеянная высшими классами. Кто были первые октябристы?[154]Аристократы, князья и графы, желавшие добиться господствующего положения. Они только использовали народ, заставляя его проливать кровь за амбиции богачей. А последующие революционеры? Тоже выходцы из верхов, за интересы которых гибли простые люди. Присмотритесь к революционной борьбе. Кто руководит ею? Снова интеллигенты, втягивающие в нее рабочих, чтобы таскать каштаны из огня чужими руками.

Полковник расстегнул все пуговицы на своем голубом пиджаке, что придало ему свойский, гражданский вид, и всмотрелся в глаза арестованного с такой силой, что тот опустил взгляд.

— Скажите мне, мой юный друг, — попросил он, — можете ли вы коротко и ясно ответить, за что вы боретесь?

— За что я борюсь? — повторил арестованный. — Ну, вы же сами знаете, за рабочий класс, за свободу…

— Вы позволите мне разделить эти две вещи? — перебил его полковник. — Сначала поговорим о том, что волнует вас как рабочего и ваш класс прежде всего. О борьбе за свои интересы. Свободу пока оставим в стороне.

— Без свободы не может быть борьбы за рабочий класс!

— Вот здесь вы говорите наивно, — грустно улыбнулся полковник. — Здесь уже говорите не вы, рабочий, кровный представитель своего класса. Это интеллигентская фраза, агитация.

— Я вас не понимаю, — сказал арестованный.

— Позвольте вам объяснить, — сказал полковник, касаясь его колена. — Свобода, мой друг, это красивое, звонкое слово, которым интеллигенты покоряют массы, но в то же время это очень мрачная вещь. Вы когда-нибудь были за границей? Нет. А я бывал, немало пришлось поездить по Европе. И позвольте мне сказать вам, что эта конституционная свобода, о которой вы здесь так кричите, все эти тайные, прямые и основанные на равноправии выборы, к каковым допущены трудящиеся в конституционных государствах, не сделали простых людей счастливыми. Они вольны умирать от голода, так же как их депутаты, получающие государственное жалованье, вольны произносить в парламентах революционные речи против угнетателей. Свобода — просто доходное занятие для интеллигентов, позволяющих народу голосовать за них…

— При новом социальном порядке хозяевами будем мы, — перебил его арестованный.

Полковник посмотрел на него с самой сострадательной улыбкой, как на дорогого, но безумного человека.

— Смешно, — отмахнулся он. — Рабочий всегда останется творцом, строителем, а интеллигент будет им управлять. Речь ведь идет не о том, сможете ли, например, вы вырваться вперед и стать интеллигентом; речь идет о рабочем классе в целом.