Книга Шатун - Сергей Шведов

Рогволд критически оглядел городские стены, но никаких следов недавнего штурма не обнаружил. Берестень был крепким орешком, с высоким тыном и глубоким рвом, опоясывавшим весь город. Со стороны шалопуг было бы безумием даже пытаться взять его наскоком.

Городская пристань была пуста, да по-иному в эту пору и быть не могло: до ледохода, открывающего торговым людям путь из Хазарии на Русь, оставалось еще более месяца. Городские ворота были открыты, и Рогволд успел заметить хвост обоза, вкатывающего за городской тын. Обоз, скорее всего, был торговым, собранным окрестными смердами для продажи нехитрой снеди на городском торгу.

Стражники наверняка заметили с вежей приближающуюся Рогволдову дружину, а потому, опознав князя, не стали закрывать ворота. Еще одно подтверждение тому, что в округе и в городе все спокойно.

Дружина въезжала в родной город без опаски, вполне уверенная, что найдет здесь надежное пристанище после долгого и трудного пути. И ни стражники у ворот, ни безлюдье на Торговой площади не вызвали поначалу у Рогволда никаких подозрений. Вот только Зоря, ехавший одесную князя, вдруг вскинул щит и поймал летящую в цель стрелу. А целью этой была голова Рогволда. Но осознал это князь, только когда все тот же Зоря крикнул во всю мощь своих легких:

– Измена!

Рогволд тут же вскинул свой щит и тем самым спас себя от верной смерти. Три стрелы, пущенные с близкого расстояния, едва не сорвали этот щит с его руки. Из ближайшего проулка в бок Рогволдовой дружине ударили закованные в броню всадники, а от Торговой площади ринулись навстречу князю пешие копейщики. Рогволд обнажил меч и обрушил его на голову ближайшего врага. Врагов было много, но и Рогволдовы дружинники, не раз попадавшие в передряги, не смешались в кучу, не потеряли плеча друг друга и, перестроившись в мгновение ока, ударили сначала на конных мечников, загнав их обратно в проулок, а потом развернулись на пеших ратников, которым трудно пришлось на открытом пространстве под копытами озверевших коней и под мечами осерчавших гридей.

Более всего досаждали лучники, бившие, со стен. За короткий срок они сбросили с коней чуть не треть княжьей дружины. Вся Торговая площадь простреливалась ими чуть ли не до детинца. Рогволд попробовал отступить к воротам, но наткнулся на плотную массу пеших ратников, ощетинившихся длинными копьями. У князя остался только один выход – прорываться к детинцу в надежде на то, что Усыга хоть и потерял город, но последнее убежище удержал.

– Вперед! – крикнул Рогволд и первым поскакал через площадь, расшвыривая конем и мечом пытавшихся ему помешать ратников.

Кажется, надежды Рогволда на твердость Усыги не были напрасными. Со стен детинца никто в Рогволдову дружину не стрелял, и, судя по шуму, доносившемуся из вежи, там уже готовились поднять решетку и открыть ворота. Рогволд перевел дух и огляделся. Пешие урсы не рисковали пока атаковать конных дружинников, а шалопуг Рогволдовы гриди смели с Торговой площади, загнав под навесы и в щели амбаров. Самое время было Усыге подсуетиться с воротами, но в сторожевой веже детинца что-то застопорилось. И только после громкого окрика Рогволда Усыга выглянул в одну из бойниц.

– Открывай ворота!

– Если бросишь оружие, боготур Рогволд, то жизнь будет сохранена и тебе, и твоим мечникам, – отозвался сверху Усыга.

– Ты в своем уме?! – рявкнул на него Рогволд. – На кого пасть разеваешь, собачий сын!

– Волею Великого князя Борислава я ныне в Берестене воевода, – сердито прокричал Усыга. – А если не подчинишься, то пеняй на себя.

– Дурак ты, Усыга! – Рогволд сплюнул сгусток крови из рассеченной губы. – Твоего Борислава вздернут не сегодня, так завтра. Висеть тебе вместе с ним, если вздумаешь упрямиться. Рать Великого князя Всеволода уже двинулась к Берестеню.

– Может, и двинулась, – хмыкнул Усыга, – да только дойдет ли!

Кричал Рогволд не только Усыге, но и шалопугам, которые вновь начали надвигаться со всех сторон на его дружину. Но грозил он без пользы, никого его речи не смутили, а со стен детинца в растерявшихся гридей полетели сулицы и стрелы. Рогволд развернул коня и вновь попытался прорваться к воротам. За ним поскакали лишь около десятка гридей, остальных оттеснили в сторону и прижали к стене детинца без всякой надежды вырваться из железных клещей. Рогволд же и во второй раз прошел через Торговую площадь, как нож сквозь масло, но у Южных ворот напоролся на конных мечников Борислава, раз в пять превосходивших числом его уцелевших дружинников. Рогволд потерял щит и сломал меч по самую рукоятку, конь зашатался под ним и рухнул на землю, но боготур успел высвободить ногу из стремени раньше, чем расторопный Бориславов мечник достал его секирой. Мечник упал, пронзенный в горло Рогволдовым засапожником, а сам боготур, перехватив секиру из ослабевших рук, отступил к угловому амбару, рубя направо и налево, как дровосек в сухостойном лесу. Ему казалось, что он не идет, а плывет по кровавой реке, а рядом тонут его гриди, без стонов и криков о помощи. Последним упал Зоря, и вокруг Рогволда остались только чужие. А потом все исчезло, и кровавый поток накрыл его с головой…

– Вот бык, – скрипнул зубами ган Багун, – еле успокоили! Говорил же, не надо пускать его в город, вон сколько людей покрошил, мясник!

– Сечи без крови не бывает, – равнодушно отозвался ган Карочей.

Скифа боготурская удаль Рогволда скорее восхитила, чем огорчила. Но и гана Багуна он мог понять – более десятка урсов взял с собой боготур в страну Вырай, более сотни ратников порубили его дружинники. Рогволда, конечно, без споров пропустят «белые волки» в Страну Света, а вот по поводу урсов и шалопуг у скифа были большие сомнения. Впрочем, судьба этих несчастных не слишком волновала Карочея ни в мире этом, ни в мире том. Правильно поступил Сухорукий – пролитая кровь, и своя, и чужая, сплачивает ряды.

Появление невесть откуда Рады удивило не только Карочея, но и подъехавшего на белом коне Борислава. Последнего это появление даже, кажется, обрадовало. От женщины ждали новостей из стольного града, но место для разговора было неподходящим, и Сухорукий пригласил вождей в детинец. Пеший Багун тоже двинулся было за новым Великим князем, но его удержала чья-то уверенная рука. Багун узнал Горелуху, которую не чаял здесь встретить, и невольно поморщился:

– Откуда ты взялась, старая?

– Почему ты не рассказал урсам о последней воле Ичала Шатуна?

– Кому надо, тот о воле Ичала знает, – отмахнулся Багун. – Не вмешивайся в чужие дела, старуха.

– Это мои дела, Багун, – посмурнела лицом Горелуха. – Ичал признал Искара Шатуном и благословил его брак с Макошиной ведуньей Ляной.

– Признал, – нехотя согласился Багун. – Но одного Ичалова слова мало. Сын Лихаря должен делом доказать, что предан всей душой Лесному богу и племени урсов, а пока он слишком молод, чтобы вести нас за собой.

– А ты, Багун, зрел и мудр, – усмехнулась старуха. – Настолько мудр, что стал на сторону Борислава Сухорукого, убийцы моего сына Лихаря, и на сторону гана Митуса, сына того самого Жиряты, который предал и погубил моего мужа Листяну Шатуна.