Книга Дела и ужасы Жени Осинкиной - Мариэтта Чудакова

Силантьич набирал на своем ноутбуке фрагменты выступления по радио Черчилля — 22 июня 1941 года, в связи с германским нападением на СССР. Выступление это очень подбодрило бы в те дни советских людей. Но его от них скрыли.

«На протяжении последних двадцати пяти лет, — говорил Черчилль, — никто не был таким упорным противником коммунизма, как я. Я не откажусь ни от одного слова, которое я когда говорил о нем. Но все это бледнеет перед тем зрелищем, которое раскрывается перед нами теперь. Прошлое с его преступлениями, ошибками и трагедиями отступает в сторону. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые отцы их возделывали с незапамятных времен… Я вижу десять тысяч деревень России, где средства к существованию с таким трудом выжимались из земли… Я вижу, как на все это надвигается в чудовищном натиске нацистская военная машина, с ее щеголеватыми прусскими офицерами, которые звенят шпорами и щелкают каблуками…»

И Силантьич подумал: «Ну точно, как „Семнадцать мгновений весны“! Создатели фильма этими шпорами и каблуками как раз некстати и купились…»

Учитель был уверен, что ползучий молодежный неофашизм в России начался с этого сериала. Эстетика победила этику! Сияющие голенища сапог, рука, взлетающая в фашистском приветствии, щеголеватые нацисты в исполнении всеми любимых обаятельных актеров… Этому и стали подражать подростки. Потому что столь же впечатляющего, но отвращающего облика фашистских зверств, Холокоста они нигде не увидели.

Учитель допечатал выбранный фрагмент из речи Черчилля: «Всякий человек или государство, которые борются против нацизма, получит от нас помощь… Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу любую помощь, какую только сможем оказать». И стал перечитывать в Интернете две совсем свежие статьи, последовавшие в постоянно им читаемой московской газете «Время новостей» одна за другой.

Глава 34. «Тойота-лексус» вновь на дорогах Сибири

— Мобилу! Щелкни скорей — это они!

— Все. Снято.

— Нет ее в машине. Точно. Два пацана на заднем сиденье. Головы стриженые.

— Сейчас рассмотрю. Так. Похоже, так.

— Значит, она где-то там одна — без этих хмырей! Другого случая может и не быть, слушай!

— Похоже.

— Вот куда они отвалили? Надолго или нет?

— Понятно куда. В Бийск. Пацанов на поезд сажать.

— Почему думаешь?

— А чего тут думать? Вариантов особых нет. Они ее просто так одну не оставят. На станцию едут. Больше некуда. Пацаны-то — из Оглухина. Не понял, зачем они их таскали.

— Одного таскали. Второго отсюда забрали.

— Нам это — один хрен. Вопрос — где она?

— Узнаем. Свет не без добрых людей.

— А сколько времени их не будет?

— Это высчитаем сейчас. Не проблема.

* * *

— Калуга, ты черный джип видел?

— Ну.

— Не узнал, что ли?

— Не узнал…

— А они нас узнали, не боись! И что Жени с нами нет — засекли!

— Да с чего, Сань? Мы быстро шли.

— Мы шли, а они стояли! Мужик из машины мобильником нас щелкнул.

— Ты что, серьезно?

— Очень серьезно.

— Да что им надо-то от девчонки?

— Что-то, значит, надо, если всю дорогу мы на них натыкаемся. Одна надежда — они ее на Алтае не найдут.

— А вот такой надеждой, Саня, особенно-то тешить себя не надо. Видал, как тетка ее нашла? Мать пацана, которого Женя из речки выудила? За сутки! И кто хочешь так найдет. У нас на родине язык до Киева доведет.

— До Киева теперь не больно-то. «Я на вашей мови не розмовляю», и отшейся…

— В общем, пацанов по-быстрому отправлять надо — и назад. Если поезд отменен или что — сдаем начальнику станции. Если на что надеяться — скорее уж на Тосю. Умная псина. Она их запах вспомнит — помнишь, ночью в лесу Женю выручила? Порвет.

Мячик за Лешиной спиной обиженно сопел. Чего это — «сдаем»? Он багаж им, что ли?

Мячик вообще не больно-то хотел домой. Чего он в Оглухине не видел? Алтай покидал безо всякой охоты. Ничего ж не сделали! На рыбалку на хариуса не сходили, по горам не полазили… Только парня из речки выловили, а больше и вспомнить нечего будет. А Федька спит себе. Его не колышет. И про Всемирный Прыжок не вспоминает — про то, что в определенную секунду в разных местах планеты должны же одновременно подпрыгнуть шестьсот миллионов человек!

Сам же объяснял Мячику, что тогда чуток поменяется орбита земли, земля отодвинется слегка от солнца — и остановится губительный для землян процесс потепления планеты. Или, по крайности, притормозится. Делать-то ведь что-то надо с потеплением! Не сидеть же сложа руки! В этом Федя с Мячиком были единодушны, и уже начали было подготовку землян к этому решающему Прыжку. Хотя Федькин дед и сказал ему веско: «Не нами с тобой Земля по этой орбите запущена — не нам ее и менять».

* * *

Ни те, что двигались, ни те, что стояли, не обратили внимания на пронесшийся со скоростью света в сторону Горно-Алтайска «Харлей», переделанный из «Явы». И на две головы в шлемах.

* * *

В это же самое время по Алтайскому краю двигался из Омска, но долгой и сложной дорогой через Рубцовск — не с той, конечно, скоростью, что мотоцикл, но тоже с немалой — внедорожник темно-зеленого цвета.

Он тяжело покачивался на ходу, поскольку был укомплектован под завязку. За рулем сидел Шамиль с сурово сдвинутыми бровями. Рядом с ним — Том. А сзади, вместе с Петром Волховецким — он был в пятнистых защитных куртке и брюках, — сидели два неуловимо похожих не только друг на друга, но почему-то еще и на Саню и Лешу, мужчины. Хотя жили они в разных городах и регионах, разным занимались и недавно только друг с другом познакомились.

Им было тесно втроем на заднем сиденье, поскольку эти двое и сами-то были плотного сложения, а один еще надел почему-то заранее бронежилет. Сева Веселаго был сотрудником одного из томских ЧОПов. Оттуда, из Томска, и забрал его давний приятель Шамиль. Второй охранник, на которого он рассчитывал, поехать не смог, но так как друзья у Шамиля были по всей Сибири, то согласился поехать лесник Василий Ножев из Рубцовска. Потому из Омска Шамиль поехал прямо на Рубцовск — минуя Барнаул. В общем, сутки отдай. Но здесь иного выхода не было.

Теперь экипаж неуклонно приближался к границе Республики Алтай.