Книга Тайные убийцы - Роберт Уилсон

38

Севилья

9 июня 2006 года, пятница, 08.17

— Вчера вечером вы не пришли на сеанс, — сказала Алисия Агуадо.

— Я была не в состоянии, — ответила Консуэло. — Я ушла от вас, отправилась в аптеку с рецептом, который вы мне выписали, купила лекарства, но не приняла их. Я приехала к сестре и провела почти весь день в ее комнате для гостей. Какое-то время я так плакала, что даже не могла дышать.

— Когда вы плакали в последний раз?

— Вообще не думаю, чтобы я когда-нибудь… По-настоящему — никогда. От горя — нет, — проговорила Консуэло. — Я даже не помню, чтобы я плакала в детстве, разве что когда поранюсь или ударюсь. Мама говорила, что я была тихим ребенком. Мне кажется, я не была плаксой.

— И как вы сейчас себя чувствуете?

— А вы не можете определить? — Консуэло дернула запястьем под пальцами Агуадо.

— Расскажите.

— Такое состояние трудно описать, — произнесла Консуэло. — Не хочу показаться слезливой дурой.

— «Слезливая дура» — это хорошее начало.

— Мне сейчас лучше, я давно так себя не ощущала, — продолжала Консуэло. — Не могу сказать, чтобы я сейчас чувствовала себя хорошо, но это ужасное ощущение какой-то подступающей мерзости прошло. И странные сексуальные позывы тоже пропали.

— Значит, вам больше не кажется, что вы сходите с ума? — осведомилась Агуадо.

— Не уверена, — призналась Консуэло. — Я совсем утратила ощущение равновесия. Похоже, я испытываю не одно чувство, а одновременно два противоположных. Я ощущаю себя пустой и при этом полной, храброй и испуганной, сердитой и миролюбивой, счастливой и при этом охваченной горем. Я не могу найти середину.

— Не ждете же вы, что ваше сознание исцелится после двадцати четырех часов плача, — заметила Агуадо. — Как вам кажется, сможете вы описать то, что с вами произошло вчера утром? Вы пришли к пониманию, которое вас совершенно перевернуло. Я хотела бы, чтобы вы об этом поговорили.

— Не уверена, что я смогу вспомнить, как это всплыло, — ответила Консуэло. — Это как бомба, которая взорвалась у нас в Севилье. Столько всего успело произойти, что сейчас кажется, будто это было десять лет назад.

— Я потом объясню вам, как это всплыло, — сказала Агуадо. — Сосредоточьтесь на том, что произошло. Постарайтесь описать это как можно подробнее.

— Все началось как некое давление, словно поперек моего сознания натянули мембрану, мутную пленку из латекса, и что-то пыталось сквозь нее прорваться, что-то или кто-то. Со мной такое бывало раньше. При этом я всегда чувствую тошноту, словно я — уже не просто «навеселе», но еще и не совсем пьяная. Когда это случалось со мной раньше, я старалась прогнать это ощущение, берясь за какое-нибудь дело, например разбирая сумочку. Физическое действие помогало возвращать чувство реальности, но все равно потом у меня оставалось ощущение чего-то неминуемого, чего-то, что пришло не для того, чтобы исчезнуть. Интересно то, что несколько лет назад такие переживания прекратились.

— Их заменило что-то другое?

— Тогда мне так не казалось. Я просто была рада избавиться от этих ощущений. Но теперь я понимаю, что именно тогда меня начали одолевать сексуальные желания, — проговорила Консуэло. — Точно так же, как давление приходило во время спада мозговой активности, появлялись и эти желания — во время деловой встречи, или когда я играла с детьми, или когда примеряла новые туфли. Меня тревожило, что я не могу контролировать время их возникновения, потому что они сопровождались образами, которые вызывали у меня отвращение к себе.

— И что же было вчера? — спросила Агуадо.

— Мембрана появилась снова, — сказала Консуэло, и у нее вдруг увлажнились ладони, лежащие на подлокотниках кресла. — Возникло давление, но оно было гораздо сильнее, чем прежде, и казалось, оно нарастает с невероятной скоростью, я подумала даже, что у меня вот-вот лопнет голова. У меня действительно возникло ощущение, что она лопается, вернее — раскалывается на части, и это сопровождалось чувством, какое бывает во сне при нескончаемом падении. Я подумала, что это все. Мне конец. Чудовище поднялось из глубины, и теперь я сойду с ума.

— Но этого не произошло, не так ли?

— Не произошло. Чудовища не было.

— А было там что-нибудь вообще?

— Это просто была я. Одинокая молодая женщина на улице, залитой дождем, полная горя, отчаяния и чувства вины. Я не знала, что делать с собой.

— Когда мы об этом говорили, вы рассказывали о человеке, которого знали, — сказала Агуадо. — О мадридском арт-дилере.

— Ах да, о нем. Я вам говорила, что он убил человека?

— Да, но вы сообщили мне об этом довольно своеобразно.

— Теперь вспоминаю, — проговорила Консуэло. — Я сказала вам об этом так, словно его преступление было больше, чем мое собственное.

— Что это значит?

— Что я считала, будто совершила преступление? — с вопросительной интонацией произнесла Консуэло. — Хотя я ведь знала о том, что я совершила. Я всегда признавала тот факт, что я делала аборты, и даже тот омерзительный путь, которым я достала деньги на первый из них.

— Что привело к известному смятению в вашем сознании, — проговорила Агуадо. — Сексуальные образы…

— Не понимаю.

— Вы упоминали о боли, которую испытываете, когда смотрите, как спят ваши дети, особенно младший. Что это, по-вашему, было такое?

Консуэло глотнула воздух; во рту у нее сгустилась слюна, слезы наполнили глаза и потекли по лицу.

— Раньше вы говорили мне, что эту боль вам причиняет любовь, — сказала Агуадо. — Вы по-прежнему думаете, что это любовь?

— Нет, — ответила Консуэло спустя несколько долгих минут. — Это было чувство вины из-за того, что я совершила, и печаль из-за того, что могло быть.

— Вернитесь в то время, когда вы стояли на залитой дождем улице. По-моему, вы мне говорили, что смотрели на элегантных людей, которые выходили из художественной галереи. Вы помните, о чем вы думали, перед тем как решили стать как они, «заново придумать» себя?

Последовало долгое молчание. Агуадо не шевелилась. Она смотрела прямо перед собой своими невидящими глазами и ощущала пульс под своими пальцами, как разматывающуюся нить.

— Я почувствовала раскаяние, — произнесла Консуэло. — Я подумала, что лучше бы я этого не совершала. И когда я увидела людей, которые выходили на улицу, я подумала: вот они — не из тех, кто позволил бы себе дойти до такого состояния. Тогда я и решила перестать быть этой бедной, жалкой, одинокой личностью на мокрой улице и стать кем-то еще.

— И хотя вы всегда «осознавали» то, что совершили, все же чего-то недоставало. Чего?

— Того человека, который это совершил, — ответила Консуэло. — Меня.