Книга Сад радостей земных - Джойс Кэрол Оутс

10

Он вошел в приемную. Здесь пахло темнотой, сыростью, линолеумом.

– Слушаю вас, – сказала женщина за конторкой.

Седые волосы ее мелко завиты, а вид неряшливый.

Должно быть, докторова жена. Позади нее на стене – старомодная гравюра, на гравюре – старомодная сценка: черные, как железо, люди гордо стоят возле допотопного паровоза. Надпись тонкими вычурными буквами гласит, что здесь запечатлено некое историческое событие.

Кречет вновь перевел взгляд на женщину – черты ее словно бы обрели паутинную тонкость и металлическую отчетливость этой гравюры; так на какой-нибудь картине все предметы связаны друг с другом и друг друга дополняют.

– Слушаю вас. Вы мистер Ревир?

– Кристофер Ревир, – сказал Кречет.

– Так, прекрасно.

И женщина сделала пометку в книге записей. Писала она самым обыкновенным карандашом – желтым, с чистой, еще не тронутой резинкой на другом конце.

Кречет сел. В приемной было еще несколько человек. По одну сторону, на полукруглой скамье, идущей вдоль такого же полукруглого, фонарем, окна, – женщина с мальчиком. Лицо у нее печальное, застывшее; должно быть, она не старше Кречета, но словно из другого мира, а все оттого, что при ней ребенок; одета и причесана она крикливо и вместе с тем небрежно, лоб досадливо морщится. Мальчик ерзает у нее на коленях, хнычет. Мать наклоняется к нему, делает вид, что слушает, но, должно быть, заранее знает, чего он попросит.

– Нет, – говорит она. Сын извивается ужом, пытается выскользнуть из ее рук. – Нет, не смей.

Потом она достала сигарету, и, пока закуривала, мальчишка все-таки вырвался, подбежал к большому столу посреди комнаты. Это был старый, давно отслуживший свое обеденный стол. Ножки неуклюже и мило выгнулись, будто не выдержали многолетней тяжести потрепанных «Географических вестников» и прочих журналов и сборников. Мальчик взял один журнал и оглянулся на мать. И сделал вид, что сейчас отдерет обложку.

– Не смей, – сказала мать, дотянулась и за руку рванула его к себе.

Мальчик ничуть не удивился, но захныкал. Поверх его дергающейся головы Кречет встретился взглядом с молодой женщиной и тотчас отвел глаза. Она засмеялась:

– С детишками, знаете, столько мороки.

Никто не отозвался. Напротив Кречета сидит юноша лет девятнадцати, с ним немолодой мужчина в темном костюме. На лице младшего блаженное и растерянное выражение, как у слепого; глаза его не закрыты плотно, однако и не открыты как следует. Капризное хныканье мальчика беспокоит его, но он не в силах сосредоточиться, понять толком, откуда это беспокойство.

– Ну а тут сколько? Сколько? Эта задачка потрудней. – громко шепчет его пожилой спутник и сует что-то в руку слепому.

У пожилого бескровные тонкие губы, на них словно наклеена улыбка – заученная, профессиональная улыбка, в которой нет ничего веселого.

Кречет смотрит на него в упор. Слепой беспокойно ерзает на стуле.

– П-пять, – произносит он.

Произносит черезчур громко, не понизив голос в расчете на приемную врача. Молодая мать вынула сигарету изо рта, резким движением сбросила с губы крошку табака – явно хочет показать, что этот громкий голос ее раздражает. Заученная улыбка человека в темном становится еще более подчеркнутой. Она обращена к Кречету: может быть, он все-таки улыбнется в ответ?

– А вот еще трудная, куда трудней. Тебе, пожалуй, и не справиться, – говорит он.

И с этими словами чуть подается вперед, будто приглашает всех принять участие в происходящем; он даже подмигивает Кречету. И сует еще что-то в руку слепого юноши. Лицо слепого искажается, он сосредоточенно думает.

– Не смей, – снова резко, машинально повторяет молодая мать.

Мальчишка все-таки отодрал обложку журнала. Вместо того чтобы шлепнуть его, мать один только раз, но сильно бьет его по спине кулаком.

На стуле рядом с Кречетом – старик, совсем белые редкие волосы старательно начесаны на лысину в безуспешной попытке ее прикрыть. Старик не снял пальто. Поверх головы молодой женщины он неподвижным взглядом смотрит в окно, на дом через дорогу – приемная и кабинет врача помещаются в старом кирпичном здании, неподалеку от делового центра Гамильтона. Фамилия врача Свинкинс. Кречет попросту раскрыл телефонную книгу на разделе «Врачи» и повел пальцем по списку сверху вниз, пока не наткнулся на эту фамилию; в мертвой тишине гостиничного номера она показалась ему очень подходящей.

– Вроде солнышко хочет пробиться, – говорит молодая женщина.

Она вскинула голову, и голос ее метит прямиком в Кречета. Кречет кивнул – слышу, мол. Пожалуй, она напоминает одну девочку, с которой он учился в старших классах, – не Лоретту, но одну из многих таких же, как Лоретта. Кругленькая смазливая мордочка, углы рта горестно опущены – может, в подражание какой-нибудь кинозвезде, а может быть, и вправду ей невесело. Она опять вздохнула, стряхнула пепел, не донеся сигарету до пепельницы. Регистраторша поднялась из-за конторки, словно хотела выразить свое неодобрение, но только прошла куда-то в глубину дома.

– Доктор сейчас вас примет, – сказала она Кречету.

– Вы что, уговорились заранее? – спросила его молодая женщина. – Да, – сказал Кречет.

– А я не знала, что можно заранее, – сказала она и нахмурилась. Ее сынишка навалился животом на скамью, почти лежал поперек. – Ты что делаешь, чертенок? Хочешь себе зубы вышибить?.. Морока с ними, с детишками, – прибавила она и кисло улыбнулась. – Послушайте, вы тут все записывались заранее? А я никогда так не делала. Я просто прихожу и жду очереди.

– Мы записаны на пол-одиннадцатого, мэм, – говорит человек в темном костюме.

Слепой юноша беспокойно выпрямился, нос и губы его подергиваются. Пока говорила женщина, он будто принюхивался к ее голосу.

– Мы каждый вторник сюда ходим, – продолжает его пожилой спутник.

– Она мою фамилию записала сразу, как я пришла, – говорит мать мальчика. В ее голосе прорываются злые нотки. – Там запись не запись, а все равно следующая очередь моя. Я уже двадцать минут как пришла… И вы тоже заранее записывались? – спрашивает она старика.

Он качает головой – нет, не записывался. Лицо у него недовольное.

– Ну а я всегда приходила без записи. Кой черт, не до ночи же тут торчать! Мне только нужны таблетки. Я не могу даром время терять.

– Можете пройти передо мной, – говорит Кречет.

Женщина быстро глянула на него, чуть покраснела.

– Да нет, я обожду.

– Я тоже уславливался на десять тридцать. Вы можете пройти передо мной.

– Ну, не знаю… – Она смутилась. Погладила сына по волосам, будто только сейчас их заметила: красивые рыжевато-каштановые волосы, совсем как у нее самой. Я думала, может, доктор… Его жена записала мою фамилию… Уж не знаю, на что ей это надо.