Книга Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

Финляндией и Петербургом. По-русски она говорили мало и плохо, но понимала все. Оглядев меня с головы до ног, она спокойно сказала, что «руськи офицера комнаты сдавай нету». Я на это ответил, что учусь в Академии Генерального штаба, которая расположена у самого Николаевского моста, и мне ее квартиру указали, как на самую подходящую для меня. Она молча показала мне комнату большую и при ней маленькую отдельную переднюю. Чистота, опрятность, гнутая шведская мебель и цветы меня очень привлекли, и я сказал, что мне комната нравится и, как некурящий, я очень дорожу и воздухом, и цветами. Хозяйка заметила, что все ее квартиранты у нее обедают; я охотно ответил, что и это для меня очень удобно. И я согласен с ее обедом. Она подумала и сказала:

– Рицать пять рублей один месяц.

Я немедленно вынул деньги, торопясь уплатить вперед. Она медленно взяла деньги, подумала и сказала:

– Ню услюга тоже пошел туда!

Я кивнул на это головой и сказал, что к вечеру перееду.

В этой квартире я прожил больше 2-х лет и должен с благодарностью всегда помнить свою старую, грузную, ворчливую, но приятно заботливую и чистоплотную хозяйку. С ней жила ее дочь-вдова и старая чухонка-кухарка. Содержали они всю квартиру в идеальной чистоте. Обедали мы, квартиранты, в общей столовой, и хозяйка угощала нас своими шведскими кушаньями, а также своим сухим хлебом («кнеке-брод»), но ко всему этому я быстро привык. Мои сожители, морские капитаны, высокие, крепко сложенные и тяжеловесные финны и шведы, всегда вежливо раскланивались и молча поглощали свой обед; часто некоторые из них неделями отсутствовали. Иногда собирались у них гости и вели себя шумно, однако, без скандалов. За все время моего проживания никаких недоразумений у нас в квартире не было. Хозяева мои скоро ко мне привыкли, проявляя до мелочей обо мне заботу, интересуясь ходом моих занятий и радуясь моим успехам. Как призналась мне моя хозяйка, до этого у нее никогда не жил ни один русский офицер, и о них она знала только по рассказам.

Вход в нашу квартиру с набережной был парадный, и на нашей лестнице было несколько огромных квартир-особняков. Наша квартира была в 3м этаже; ниже этажом по той же лестнице жил старый заслуженный адмирал Шиллинг[152] с женой и детьми от первого брака его жены с адмиралом Римским-Корсаковым. Выше нашей квартиры этажом на той же лестнице жила в большой квартире вдова адмирала Андреева[153] с сыном-студентом и дочерью-подростком. К этим лицам периодически съезжалось большое и шумное общество. К адмиралу Шиллингу по субботам собиралась масса молодежи и всегда несколько японцев из посольства. Адмирал долго командовал эскадрой на Востоке, стоянка которого была в японском порту Нагасаки; он приобрел своим тактичным и доброжелательным отношением к японцам в них верных и преданных друзей. С выходом его в отставку все же представители японского посольства считали своим долгом традиционно поддерживать с ним самые дружеские отношения. Обе морские семьи в доме были очень дружны, а потому взаимно навещали друг дружку.

Моя комната во всей нашей квартире выходила крайней и ближайшей к входной двери, а потому шум и беготня веселящейся молодежи по нашей большой парадной лестнице совершенно явственно был слышен в моей комнате.

Наступила уже осень. С дач давно уж все вернулись. Ожил обычный сезон приемов и увеселений. Возвращаясь как-то из академии по окончании лекций, я увидел на нашей лестнице снизу до второго этажа развернутый ковер до площадки перед дверью адмирала Шиллинга. Оказалось, что у него в этот вечер предполагался большой прием. Действительно, так и было. Поток прибывающих гостей, шумно и весело поднимающихся по парадной лестнице, почти не прекращался до 11 ч. ночи, но самый прием длился всю ночь до утра. Парадная дверь была открыта на площадку, и многие из молодежи выходили на лестницу покурить, шумно и весело беседуя между собою. Я долго не мог уснуть, отчасти завидуя искреннему смеху и говору шумного и оживленного вечера. Через неделю такой же прием повторился этажом выше в квартире адмиральши Андреевой, но беготня по лестнице вниз в квартиру Шиллинга была еще шумнее.

К осени, когда окончательно выяснилось мое положение, и я вошел в курс лекций, я возобновил свои старые знакомства и навестил старых друзей, где был и теперь принят хорошо. Все интересовались моей жизнью за истекшие два года, моими планами на будущее, одобряя желание еще поучиться. В числе первых семей, которые я навестил, была милая семья К.С. Старицкого. У них десятого числа каждого месяца был в течение зимнего сезона большой прием, где можно было запросто встретить министров, выдающихся общественных деятелей, представителей науки, литературы, художеств, членов Географического общества, знаменитых ученых и молодежь обоего пола, еще учащуюся в вывших учебных заведениях. Здесь я встретил одного из юных сыновей покойного адмирала Римского-Корсакова. Когда же у матери его (вторично вышедшей замуж за адмирала Шиллинга) был большой вечер, ко мне в квартиру позвонили около полуночи. Я отворил сам, и ко мне вышел юный мичман Корсаков, а за дверь на площадке шел оживленный и громкий смех и возгласы молодежи.

Вежливо извинившись, пришедший от имени своей матери пришел меня просить прекратить на сегодняшний вечер свои занятия и присоединиться к их семейному торжеству. Я поблагодарил и просил позволения только соответственно празднику одеться. Он откланялся. Скоро вторичный звонок, а за ним целая группа танцующей котильон молодежи извлекла меня из моей квартиры, куда я обратно вернулся только на рассвете, едва не запоздав в академию на лекции.

В этом шумном и оживленном обществе, преимущественно морском, я встретил почти в полном составе японскую миссию, члены которой усердно старались говорить по-русски. Охотно рассказывали про свою страну и звали всякого, кто интересовался ею, к ним в гости. Японцы производили своим маленьким ростом, необычайно вежливостью и предупредительностью с очень слащавыми манерами и сюсюканьем несколько странное впечатление. Но встречаясь с ними довольно часто в обществе моих новых знакомых, я скоро убедился, то под этими манерами преувеличенной вежливости срывался большой, холодный и пытливый ум, наблюдательность и огромный интерес ко всему, что только может быть полезно для их страны и народа. По их словам, Япония искренно желала быть тогда в самой тесной дружбе с Россией и готова была посылать свою молодежь учиться в наших средних и высших школах, понимая огромное значение европейского образования, среди японских представителей миссии особенно искренно был расположен один из секретарей, г. Кенеке, японское имя которого несколько напоминало «Андрей», а