Книга Собрание сочинений в 9 тт. Том 1 - Уильям Фолкнер

А если разбили, вы можете предъявить нам иск.

Оба негра подошли к дверям вагона, и когда служащий поставил ящик стоймя, чтобы вытолкать его наружу, Хорее ухватился за него обеими руками.

— Полегче, ребята, — встревожено повторил он и побежал рядом с ними по платформе. — Поставьте его на землю, только осторожно. Сестренка, иди сюда, помоги немножко.

— Все в порядке, капитан, — сказал носильщик, — не бойтесь, мы его не уроним.

Но Хорее продолжал ощупывать ящик, а когда его поставили на землю, приложился к нему ухом.

— Ну как, все цело? — спросил носильщик.

— Конечно, цело, — уверил его проводник, поворачивая обратно. — Пошли.

— Да, кажется, цело, — согласился Хорее, не отнимая уха от ящика. — Я ничего не слышу. Очень хорошо упаковано.

Раздался свисток, Хорее вздрогнул и, роясь в кармане, помчался к поезду. Проводник уже закрывал дверь вагона, но успел наклониться к Хоресу, затем выпрямился и приложил руку к козырьку. Хорее вернулся к своему ящику и дал другую монету второму негру.

— Пожалуйста, поосторожнее. Я сию минуту вернусь, — приказал он.

— Слушаю, сэр, мистер Бенбоу. Я за ним пригляжу.

— Один раз я совсем было решил, что он потерялся, — рассказывал Хорее, под руку с сестрой направляясь к ее автомобилю. — В Бресте его задержали, и он прибыл только на следующем пароходе. У меня тогда был с собой аппарат, который я купил вначале — маленький такой, — так он тоже чуть не погиб. Я выдувал у себя в каюте небольшую вазу, как вдруг все загорелось, и сама каюта тоже. Капитан тогда решил, что мне лучше дождаться высадки на берег, а то на борту слишком много народу. А ваза получилась очень хорошо — такая прелестная штучка, — безостановочно болтал он. — Я теперь здорово навострился, правда. Венеция. Роскошная мечта, хотя и несколько мрачная. Мы с тобой непременно туда съездим.

Крепко сжав ей руку, он опять принялся твердить: «Милая старушка Парси», — словно этот уютный домашний звук возбуждал у него на языке незабытый вкус какогото любимого блюда. На станции еще оставалось несколько человек. Кое-кто заговаривал с ним и пожимал ему руку, а какой-то морской пехотинец с эмблемой 2-й дивизии «Голова индейца» на погонах заметил треугольник на рукаве Хореса и, надув губы, презрительно фыркнул.

— Здорово, приятель, — сказал Хорее, испуганно бросив на него застенчивый взгляд.

— Добрый вечер, генерал, — ответил морской пехотинец и плюнул — не совсем под ноги Хоресу, но и не совсем в сторону.

Нарцисса прижала к себе руку брата.

— Давай поедем скорее домой, чтобы ты мог надеть приличный костюм, — вполголоса сказала она, прибавляя шагу.

— Снять форму? А я думал, что она мне идет, — слегка обиженно заметил Хорее. — По-твоему, у меня в ней смешной вид?

— Конечно нет, — быстро отозвалась она, сжимая его руку, — конечно нет. Прости, что я это сказала. Носи свою форму сколько тебе хочется.

— Это прекрасная форма, — убежденно сказал он и, указывая на свою нарукавную эмблему, добавил: — Конечно, я не эту штуку имею в виду.

Они шли вперед.

— Люди постигнут это лет через десять, когда истерическая неприязнь к нестроевикам выдохнется, и отдельные солдаты поймут, что разочарование изобрел отнюдь не Американский экспедиционный корпус.

— А что он изобрел? — спросила Нарцисса, прижимая к себе его руку и обволакивая его ласковой безмятежностью своей любви.

— А Бог его знает… Милая старушка Нарси, — повторил он и, пройдя вместе с нею по платформе, направился к автомобилю. — Значит, военная форма тебе уже приелась.

— Да нет же, — повторила она и, выпуская его руку, легонько ее тряхнула. — Носи ее сколько хочешь.

Она открыла дверцу автомобиля. Кто-то их окликнул, и, обернувшись, они увидели, что за ними плетется носильщик с ручной кладью, которую Хорее, уходя, бросил на платформе.

— О господи! — воскликнул он. — Таскаю ее за собой четыре тысячи миль, а потом теряю у дверей своего дома. Большое спасибо, Сол.

Носильщик погрузил вещи в автомобиль.

— Это мой первый аппарат и ваза, которую я выдул на пароходе. Когда мы приедем, я тебе покажу, — сказал Хорее сестре.

— Где твоя одежда? — спросила она, садясь за руль. — В ящике?

— У меня ее нет. Пришлось почти все выбросить, чтобы освободить место для других вещей. Не было места ни для чего.

Нарцисса с ужасом посмотрела на брата.

— Что случилось? — наивно спросил он. — Ты что-нибудь забыла?

— Да нет же. Садись. Тетя Сэлли тебя ждет.

Они тронулись и вскоре поднялись на отлогий тенистый холм, откуда дорога вела к площади, и Хорее счастливыми глазами смотрел на знакомые картины. Товарные вагоны на запасных путях; платформа — осенью она будет уставлена плотными рядами увесистых кип хлопка; городская электростанция — кирпичное здание, из которого постоянно доносится ровный гул и вокруг которого весною узловатые адамовы деревья развешивают свои лохматые сиреневые соцветия на фоне красновато-желтых глинистых откосов. Дальше улица небогатых, большей частью новых домов. Одинаковые тесные домики с крохотными газонами, построенные выходцами из деревни и по деревенскому обычаю поставленные вплотную к улице; кое-где дом, возводимый на участке, пустовавшем шестнадцать месяцев назад, когда он уезжал. Еще дальше под зелеными сводами показались другие улицы — более тенистые, с домами все более старыми и внушительными по мере удаления от вокзала; пешеходы — в этот час обычно слоняющиеся без дела молодые негры или старики, которые после обеда успели вздремнуть, а теперь направляются в центр города, чтобы в тихой бесцельной сосредоточенности провести остаток дня.

Холм плавно перешел в плато, на котором более ста лет назад и был, собственно говоря, построен этот город, и улица сразу приняла типично городской вид — показались гаражи, лавчонки с торговцами без пиджаков, покупатели; кинотеатр с вестибюлем, сплошь заклеенным яркими цветными литографиями, изображающими разнообразные сцены пестрой современной жизни. Наконец, площадь — низкие сплошные ряды старинных обветшалых кирпичных зданий, вывески с поблекшими мертвыми именами, упрямо проступающими из-под облупившейся краски; негры и негритянки в потрепанной неряшливой одежде защитного цвета; фермеры — тоже иногда в хаки — и снующие в их ленивой толпе бойкие горожане, ловко обходящие мужчин на складных стульях перед лавками.

Здание суда тоже было из кирпича, с каменными арками под сенью вязов, а посреди площади, окруженный деревьями, стоял памятник — солдат армии южных штатов с ружьем к ноге каменной рукою прикрывал высеченные из камня глаза. Под портиками суда и на скамейках среди зелени сидели, толковали и дремали отцы города, некоторые тоже в военной форме. Но это были серые мундиры Старого Джека, Борегара и Джо Джонстона[70], и они сидели с невозмутимой степенностью обладателей мелких политических синекур, курили, поплевывали и играли в шахматы. В плохую погоду они перебирались в контору секретаря