Книга Сад зеркал - Дмитрий Самохин

– А ты как думаешь, Урзул? Есть у них право говорить такое и слать угрозы? Что, если я пошлю их под козий хвост, например?

Она качает головой.

– С Аузом мы могли справиться, а поступок его был неправильным, и я сказала тебе об этом, я пришла помочь тебе. Теперь же говорю: ты не справишься, если сюда придут другие Вышние, за тобой не будет правды, а я не стану тебе помогать, Ящер.

Вампирша и её свита приехали днем, поскольку дороги тут пустынные, торговый путь еще не настолько их оживил. На головах Урзул и её вампиров были те самые ремешки со стеклами. Я ведь еще думал тогда, что напрасно мы с ними поделились, утратили свое преимущество на случай чего. Только кто ж думал, что случай чего наступит так скоро?

– За море-озером много поселений, городов, деревень и дорог, – добавляет она, – но есть и много мест, где нельзя строить поселения. Болота, скалы, засушливые равнины.

Цокаю языком. Болотные вампиры – маленькие горбуны, очень шустрые и верткие; равнинные часто бывают полупрозрачны и хорошо еще, если не умеют оборачиваться змеями или передвигаться под землей. Горные – они вроде Урзул, без всяких уловок, но очень- очень умные и здоровенные, убить такую тварь нелегко, даже когда она одиночка…

Я убивал их, когда еще сам не был вампиром.

Когда приходит это воспоминание, неуловимое, как пылинка в луче света, у меня, видимо, делается очень глупое лицо, потому что Урзул смотрит на меня с недоумением.

Волк беспокойно ворочается, потом садится и зачем-то обнюхивает стол.

– Ладно, – говорю, – я понял. Если я не уйду отсюда, их придет много, и мне их не одолеть.

– Уйти должна вся твоя семья, – быстро вставляет Урзул, – не пытайся хитрить, разделять её, или на что там еще хватит твоей ящериной увёртливости.

Гр-р! Именно об этом я думал в последнее время: разделить семью, дать ей еще одного Вышнего. Как они догадались? Едва ли подобное происходило в вампирских семьях часто, если происходило вообще. Это заморе-озерные Вышние так умны или я еще настолько неопытен?

Кажется, сейчас мне их не перехитрить с разбега, да и не уверен я, что стоит. Может, они знают, о чем говорят, и сосуществовать с людьми нельзя. Мне нужно всё вспомнить, наконец, и еще – набраться опыта, больше наблюдать, искать свои пути. А потом я всё равно сделаю так, как посчитаю правильным. Может быть, придет день, когда я сам приеду с войском за море-озеро и убью их всех.

Жральный подавала, источая волны счастья, заменяет мою опустевшую кружку на полную и с топотом исчезает.

– Там, куда вы уйдете, вы не должны открываться людям или оркам, – строго добавляет Урзул.

– Угу, – говорю я и обхватываю кружку ладонями. – Хорошо. Теперь скажи мне очень точно, как полностью звучит этот недоделанный ультиматум.

* * *

– Провезти всё это добро, включая зверей, через кучу людских земель до Озёрного края? – переспрашивает Ам-Зейрус. – Притащить в Озёрный край тридцать вампиров?

Ночь замечательная, звездная и теплая. От жральни несутся голоса, они громче обычного: семья уже знает, что скоро мы уедем отсюда, и вампиры наперебой делятся соображениями: как быстро приучить Трех Медведей слушаться людей, сколько волков взять с собой, на кого оставить подрастающих медвежат, что будет с нашей деревней, когда тут останутся только орки…

Мы ходим туда-сюда по дороге, Носыч, как обычно, маячит на полшага позади, а Волк непривычно взбудоражен и носится кругами.

– От меня требуют «не жить открыто там, где обитают люди или орки». Что мне остается, спрятать семью и скот в землянке? Вернуться в склеп и перебиваться дряхлыми крысами?

В красно-коричневых глазах Ам-Зейруса плещется неуверенность и… надежда?

– Древ-ние не примут вас, – говорит его неуверенность, – они и знать не знают, что вампиры существуют и.

– И очень хорошо, значит, над нашей доброй дружбой не будут нависать мрачные сказочки.

– Сказочки, – фыркает он. – Конечно. Вы ж безобидные.

Пожимаю плечами. За два года от нас не пострадал ни один человек или орк, все это знают.

– У них своих проблем в достатке, – продолжает неуверенность Ам-Зейруса. – Они, знаешь, немного вымирают.

– Этого я не учел, – помолчав, отвечаю я. – Ты ведь ничего подобного не говорил.

– Не хотел, потому что не твоё это дело, ты больше не древ-ний, а мне, знаешь, самому не хочется это ворошить.

Ам-Зейрус умолкает, я не тороплю. Волк громко фыркает из непроглядной для древ-него темноты, но я-то вижу, как сердито он смотрит на ящера.

– В Озёрном крае хворь, – наконец говорит Ам- Зейрус, – раньше она поражала нас, потом перекинулась на Древа. Они. ну как бы гниют. А когда Древо умирает, от рода тоже ничего не остаётся, потому что. слушай, я не знаю, как объяснить, ну это как будто у тебя сердце вынули, и ты больше дышать не можешь. Мы тоже умираем вместе с Древами, от той же болезни или от тоски. Мало кто выживает, но от этого тоже радости мало, выжившие просто уходят, потому что невозможно оставаться у озёр, потому что.

– Воздух жжёт грудь, – говорит кто-то моим ртом, – и каждый вдох напоминает о потерянном. Семейное Древо не заменить другим.

Носыч издает хрюкающий звук. Ам-Зейрус смотрит на меня без удивления.

– Да. Я тоже так ушел. Я хотел найти лекарство, я думал, люди могут что-то знать, но они не знают ничего, в этих краях нет похожих болезней. Я исходил все человечьи и орочьи земли, но без толку – ничего похожего, никакой надежды. Я потому расспрашивал тебя про вампирство, я думал, если одиночки от погибших Древ смогут стать частью другой семьи – вот и получится лекарство. Это от отчаянья, да, но я ничего больше не могу придумать. Два года назад я приходил в Озёрный край снова – наверное, единственный из всех, кто оттуда ушел… Очень многие Древа погибли, многие больны, на берегах стало так пусто, на болотах расплодились прыгуны, в лесах – агонги, оставшимся древ-ним всё трудней отбиваться от них, а звери становятся всё наглее.

– Агонги, – повторяю я. Слово знакомое, колючее, злое. – Агонги.

– Вышний? – чужим голосом спрашивает Носыч. – Вышний?

– Агонги убили мою семью, – медленно проговариваю я. – Но я не помню семью. Только. ночь. Она была светлой. И кровь, повсюду кровь, тогда погибли целых три семейства. А я убил агонга, отрезал его голову и положил к корням Древа, но оно всё равно иссохло, потому что уже было больным и не перенесло гибели семьи, потому что агонги убили их всех, а я.

Зажмуриваюсь.

– Я был далеко. Мы были далеко. Мы с тобой.

Открываю глаза, смотрю в ошалелое лицо древ-него.

– Тогда тебя звали Джа’кейрус.

* * *

– Не думай, что там будет лучше, – говорит Джа. то есть Ам-Зейрус. – Ты – неугомонная заноза и нигде не найдешь покоя, потому что повсюду таскаешь с собой себя.