Книга До рая подать рукой - Дин Кунц

Обслуживала их девушка-подросток, с жирными светлыми волосами, торчащими во все стороны. На белом прямоугольнике пластика, приколотом к нагрудному карману униформы, значилось: «ПРИВЕТ. МЕНЯ ЗОВУТ ДАРВИ». Серые глаза Дарви не выражали никаких эмоций. Она даже не пыталась скрыть свою скуку. Часто зевала, обслуживая клиентов, говорила на одной ноте, ходила, подволакивая ноги, путала заказы. Когда ей указывали на ошибку, тяжело вздыхала, словно душа, начавшая раскладывать пасьянс в преддверье ада, задолго до того, как трое волхвов привезли на верблюдах дары в Вифлеем, и, всеми забытая, продолжающая свое занятие и поныне.

Предположив, что человек, придавленный вечной скукой, скажем, Дарви, может с радостью ухватиться за шанс оживить день и даже услышать, что ей говорят, чтобы стать участником более-менее волнующих событий, по окончании ленча, когда Дарви прибыла с чеком, Лайлани решилась:

– Они собираются отвезти меня в Айдахо, размозжить голову молотком и похоронить в лесу.

Дарви мигнула, так же медленно, как ящерица, загорающая на камне.

– Сладенькая, будь честна с этой молодой леди. – Престон Мэддок повернулся к Лайлани: – Твоя мать и я не жалуем молотки. Как и топоры. И не собираемся забивать тебя дубинками до смерти. Наш план – порезать тебя на куски и скормить медведям.

– Это не шутка. – Лайлани смотрела на Дарви. – Он убил моего старшего брата и похоронил в Монтане.

– Скормил медведям, – заверил официантку Престон. – Так мы всегда поступаем с непослушными детьми.

Синсемилла любовно взъерошила волосы Лайлани.

– О, Лани, крошка, с тобой иногда бывает ужасно трудно.

Медленно, медленно мигающая Дарви, казалось, ждала со свернутым в колечко языком, когда же мимо пролетит неосмотрительная муха.

А дорогая маман уже обращалась к блондинистому геккону:

– На самом деле ее брата увезли инопланетяне, и сейчас он проходит реабилитацию на их секретной базе на обратной стороне Луны.

– Моя мать действительно верит в инопланетян, – сообщила Лайлани Дарви, – потому что она – законченная наркоманка, мозг которой прострелили миллиардами вольт, когда она проходила курс электрошоковой терапии.

Ее мать закатила глаза и имитировала звук гудящего в проводах электричества.

– З-з-з-з, – Синсемилла рассмеялась и повторила: – З-з-з-з.

Престон играл роль любящего, но строгого отца.

– Лани, достаточно. Это уже не смешно.

Синсемилла повернулась к псевдоотцу, недовольно хмурясь:

– Да нет же, дорогой, все нормально. Она тренирует свое воображение. Это хорошо. Это правильно. Я считаю, что нельзя подавлять в детях творческое начало.

– Если вы позовете копов и подтвердите, что видели, как эти двое били меня, – говорила Лайлани официантке, – начнется расследование, а когда оно закончится, вы станете героиней дня. Вас будут наперебой приглашать во все ток-шоу, вы обязательно попадете на передачу Опры.

Дарви положила чек на стол.

– Вот одна из миллиона причин, по которым я никогда не заведу детей.

– Нет-нет, не надо так говорить! – воскликнула Синсемилла. – Дарви, не лишай себя радостей материнства. Дети – это здорово. Они как никто другой связывают тебя с Матерью-Землей.

– Да, – официантка вновь зевнула, – сама вижу все это великолепие.

После того как Дарви отошла, привычно подволакивая ноги, а Престон положил на стол деньги, добавив к указанной в счете сумме более чем щедрые чаевые, Синсемилла повернулась к дочери:

– Лани, эти черные мысли посещают тебя только потому, что ты читаешь слишком много этих глупых книжонок про злых свинолюдей. Пора тебе перейти на хорошую литературу, чтобы прочистить мозги.

Совет прародительницы нового человечества, обладающей экстрасенсорными способностями. И ведь говорила она серьезно: книги, которые лгали, утверждая, что у свиней нет благородства, что эти милые животные злы, конечно же, отравляли мозг Лайлани и вызывали у нее параноидальные идеи насчет того, что произошло с Лукипелой.

– Ты меня поражаешь, мама.

Синсемилла обняла Лайлани, привлекла к себе. Для материнской любви сжала слишком уж сильно.

– Иногда я начинаю тревожиться о тебе, маленький клонкеныш. – Мать глянула на Престона: – Ты не думаешь, что она – кандидатка в пациентки психиатрической клиники?

– Когда придет время, Ипы вылечат и ее мозг, и ее тело, – предрек он. – Для сверхъестественного инопланетного разума мозг и тело – единое целое.

Попытка обратиться к Дарви за помощью закончилась фиаско, которое прежде всего заключалось не в том, что череп официантки оказался слишком толстым, чтобы позволить правде пробиться сквозь него. Самое страшное состояло в другом: впервые Лайлани открыла Престону, что она не верит в его сказочку о Лукипеле, поднявшемся на левитационном луче в заботливые руки эскулапов с Марса или с Андромеды, и подозревает его в убийстве. Раньше он мог только догадываться о ее подозрениях, теперь знал наверняка.

Выходя из-за стола следом за матерью, Лайлани рискнула взглянуть на Престона. Он ей подмигнул.

Она могла бы попытаться убежать. Несмотря на ортопедический аппарат, по существу, протез коленного сустава, она сумела бы пробежать сто ярдов быстро и грациозно, еще сто быстро и не столь грациозно, но, если бы она, лавируя между столиками, выскочила из ресторана, если бы, минуя магазинчики, вбежала в казино с криком: «Он собирается меня убить!», сотрудники и игроки ради ее спасения не ударили бы пальцем о палец, разве что начали бы делать ставки, как далеко убежит девочка-киборг, прежде чем столкнется то ли с официанткой, разносящей коктейли, то ли с бабулей, прилипшей к игральному автомату.

Поэтому Лайлани отправилась в «Легкий ветерок», подгоняемая в спину ветром смерти. К тому времени, когда Дарви, зевая, взяла чаевые и думала о том, как повезло этой чокнутой маленькой девочке-калеке с таким щедрым папашкой, дом на колесах, с полностью заправленным баком, выезжал на автостраду 15, чтобы взять курс на северо-восток, к Вегасу.

В кресле второго пилота насытившаяся Синсемилла, до ленча практически не притрагивавшаяся к наркотикам, готовилась к приему расширяющих сознание препаратов, без которых не мог обойтись ни один уважающий себя живой инкубатор, выращивающий чудо-детей. Между коленей она держала фармацевтическую керамическую ступку и керамическим же пестиком превращала в порошок три таблетки.

Лайлани понятия не имела, что это за таблетки, но точно знала, что не аспирин.

Когда пчеломатка закончила толочь таблетки, она всунула в правую ноздрю серебряную трубочку, обжала ноздрю пальцем и вдохнула часть этой воздействующей на психику «муки». Поменяла ноздри, чтобы сбалансировать неизбежный ущерб, наносимый носовым хрящам при долговременном их использовании в качестве пылесоса для всасывания токсических субстанций.