Книга Маг целитель - Кристофер Сташеф

Войско, конечно же, бросилось за нами в погоню, но не очень-то рьяно — они же понимали, что шансов у них маловато. И правильно делали, что не сильно за нами рвались, потому что мы с Фриссоном скоренько превратили землю за нами в болото, и скоро все вражеские воины уже барахтались в трясине. Их колдун, правда, быстро осушил землю, но вот беда: враги забыли, что сначала надо бы вытащить людей из болота, вот бедолаг и зажало по пояс в затвердевшей земле. А некоторым и вовсе не повезло — они оказались с головой под землей, и пришлось товарищам их откапывать. А что еще им оставалось делать — наша-то армия давно утопала дальше по дороге.

Помимо всего прочего, народа у нас было уже две тысячи, и каждую ночь поступало подкрепление, а пожилые крестьяне то и дело подносили нам корзинки с провиантом. Мне снились кошмары, когда я вспоминал Первый Крестовый поход — каково там было бойцам-крестьянам, как им всю дорогу до Константинополя приходилось воровать по деревням, чтоб не помереть с голода. Я поговорил об этом с Жильбером, и он тут же меня понял. Он разработал систему — что-то вроде табели о рангах. Каждый офицер отвечал за пропитание своих подчиненных. Затем он назначил несколько парней на должность пограничников — они должны были нести дозор по периметру и следить за тем, чтобы никто не шастал по окрестным деревням. Некоторые попробовали — Жильбер тут же отчислил их из войска и оставил на растерзание тем крестьянам, которых они ограбили.

Ничего не поделаешь — толпа есть толпа, даже под командованием Жильбера. У нас не было времени на обучение и муштру, но Жильбер придумал, как научить наших новобранцев шагать в ногу. Он обучил офицеров кое-каким походным песням. Фриссону эта затея очень даже пришлась по душе. Охваченный вдохновением, он настрочил несколько текстов, которые затем напел Жильберу. Жильберу песни понравились, он спел их офицерам, и с того дня мы шагали по дорогам, распевая во всю глотку. Да, нас было слыхать за версту, но наше передвижение и так ни для кого не было секретом.

К концу второго дня такой бравой маршировки вид у Жильбера стал озабоченный. Я отвел его в сторону и спросил, в чем дело.

— Они больше не нападают на нас, — сказал Жильбер. — Не может быть, чтобы армия Зла пропустила нас беспрепятственно.

— А ты не слышишь, что поют твои солдаты?

Жильбер сдвинул брови.

— Да, но при чем тут...

Он не договорил, обернулся и встал, провожая глазами свое войско, весело распевающее:

Солдатушки, бравы ребятушки!

А где ж ваши стрелы?

Наши стрелы — чародеи белы,

Вот кто наши стрелы!

Солдатушки, бравы ребятушки,

А где ж ваши доспехи?

Это белой магии успехи —

Вот наши доспехи!

Солдатушки, бравы ребятушки,

А в чем ваша сила?

Наша сила — для врага могила,

Вот в чем наша сила!

Соловей, соловей, пташечка!

Сюэтэшечка жалобно кричит!

— Ох, да они же отбивают все атаки! — воскликнул Жильбер. Я кивнул.

— Для того чтобы снять такое могучее заклинание, нужно безумное количество черной магии. А наши ребята получают непрерывные заряды энергии.

— Восхитительно, чародей!

— Да, Фриссон — настоящее чудо, — кивнул я, глядя на поэта. — Но говорить ему об этом бесполезно. Он думает, что просто записывает то, что приходит в голову.

Но я все равно волновался. Две тысячи горящих желанием покончить с королевой крестьян — безусловно, отличная защита на марше, неплохая сила для штурма, но им не выстоять и часа против обученного, дисциплинированного войска.

Вот как раз такое войско мы и увидели, когда забрались на перевал, с которого открывался вид на столицу. Глазам нашим предстал город шириной в милю, по которому протекала река. В самой середине города на высоком холме стоял громадный замок. Замок окружала толстенная высокая стена, а между нами и стеной выстроилось войско шириной ярдов в сто, не меньше.

Мы в ужасе смотрели на город. Я прошептал:

— И как же мы сквозь это вот пройдем?

Глава 30

— Народу у нас хватит, чтобы совершить прорыв, — сказал Фриссон, но голос его прозвучал не слишком уверенно.

— Не хватит, — сокрушенно покачал головой Жильбер. — Они превосходят нас числом. На каждого нашего воина приходится пятеро вражеских. К тому же у них в войске закаленные, обученные ветераны, а у нас — мальчишки, прямо от сохи.

— Но наши люди верят в правоту своего дела!

— А те солдаты верят, что им хорошо заплатят за победу, — парировал Жильбер.

— Но любовь к деньгам не так сильна, как страсть к свободе!

— Может, и не так сильна, но когда к ней добавляются выучка и сила, то и этого хватит. — Жильбер обернулся ко мне. Лицо его было угрюмо. — Слово за тобой, господин Савл. Что мы можем сделать?

— Ну... — протянул я. — Просто нам надо найти воинов получше этих.

Жильбер вяло улыбнулся.

— Хорошая мысль, вот только если бы можно было их быстро разыскать. Но даже если бы нам и удалось найти таких воинов, нам бы их потребовалось очень много, потому что и лучшая выучка, и большая сила ничего не значат, когда врагов так много.

— Это не совсем верно. — Мне припомнились Креси и Агинкур. — И потом, нам же не надо уничтожать все войско — нам нужно только пробиться к воротам и открыть их.

— И как мы это сделаем?

— У меня есть стихотворение — одно из первых, написанных Фриссоном. Я его приберег как раз для такого случая.

Поэт изумленно воззрился на меня.

— Какое же... О! Ты о том моем стихотворении — протесте против стен, выстроенных богатством и властью, чтобы загородиться от бедняков!

— Вот-вот, и еще там есть рефрен, где ты пишешь, что стены должны рухнуть. По-моему, ты там еще что-то вспомнил про Джошуа и Иерихон*[30].

— Придется поверить вам обоим на слово, — медленно проговорил Жильбер. — Но если ты так говоришь, господин Савл, будь по-твоему.

Сердце у меня заныло. Терпеть не могу, когда люди от меня зависят, — сразу возникает ответственность, а ответственность означает, что ты связан обязательством. Но сейчас у меня не было иного выбора.

По рядам моего «войска» прокатился ропот. Я обернулся и увидел, что через хребет примерно в миле от нас перевалили две фаланги воинов. В авангарде и арьергарде ехали конные рыцари. Их доспехи и оружие бряцали и звенели, издалека доносилось пение. Слов слышно не было, между тем само зрелище заставило меня похолодеть.