Книга Наследие Дракона - Дебора А. Вольф

Подушечками пальцев она чувствовала пот, выступивший у него на затылке. Ханней ощущала, как напряглись его губы, когда он прильнул к ее рту. Земля у нее под ногами содрогнулась так же сильно, как ее собственная плоть, когда Сайани перевернулась во сне, пробужденная ото сна их общей страстью.

Наконец Таммас отстранился – всего на пядь, и Дракон снова впал в спячку. У них над головами закричал ястреб, и их замело гомоном шариба, словно песком в бурю. Рядом кто-то смеялся резко и неприятно; казалось, будто это каркает почтовая ворона.

– …Нужно подыскать палатку.

– Тсс! – зашипела Нептара. – Это айам бинат, и Ханней имеет на это право.

– Ханней Джа’Акари, выбираешь ли ты этого мужчину своим гайатани?

При звуке голоса первой воительницы дыхание Ханней наконец вернулось к привычному ритму. Девушка на шаг отступила от Таммаса. Он сделал то же самое… Однако она все еще ощущала на себе его жар.

– Да, – сказала Ханней и снова вспыхнула. – Если он согласится.

– Охххх, я согласен. – Голос Таммаса был таким глубоким и хриплым, что она не смогла противиться желанию и снова наклонилась к нему.

– А я-то думала, этот шариб выйдет пресным. – Голос первой воительницы был сух, но в то же время искрился весельем. – Что ж, в любом случае вы друг другу подходите. Ну уж нет! Подождите до обеда, дети. – Их оплели руки, которые разделили их тела и отстранили друг от друга. – Ханней Джа’Акари, полагаю, тебе лучше оставаться со мной, пока не закончится церемония. Негоже тебе пропускать первый шариб, верно? Прежде пообедай, а потом уж хватайся за десерт, девочка.

На этот раз смех был доброжелательным. Ханней вздохнула, когда толпа в синих туарах окружила Таммаса и увела его прочь. Его духовный вашай, великолепный Дайруз, подбежал ближе и уставился на нее своими желтовато-зелеными глазами. Раскрыв пасть, он обнажил перед ней клыки и развернул свой розовый язык, пробуя ее запах на вкус, а затем, удовлетворенно рыкнув, покачал головой.

Ты подходишь, – сказал вашай напрямик. – Достойная самка, хорошая охотница для него. Я одобряю.

– Кот. – Ханней склонила голову.

Он окинул ее напоследок долгим взглядом, а затем отвернулся, не говоря больше ни слова.

Сарета внимательно следила за Ханней. По ее лицу ничего нельзя было понять, но девушке показалось, что та чего-то не одобряла.

– Первая воительница, я знаю, что мне следовало вначале спросить разрешения у его матери, но…

– Я ручаюсь, что Нурати благословила бы тебя, Ханней Джа’Акари. Она давно приметила тебя для Таммаса. Эхуани, теперь слишком поздно сожалеть…

Ханней ни о чем не жалела.

Даже если бы сам Акари запретил мне обладать этим мужчиной, – подумала она, – я бы этому воспротивилась.

Нептара толкнула ее в плечо и усмехнулась:

– Я думала, что вы собирались…

– Хватит, девушка. – Старшая женщина, короткая, приземистая, разодетая в пестрые желто-зеленые одежды, вложила в руку Ханней мех с вином. – Это должно тебе помочь. В твоем возрасте я прошла через то же самое. Сначала я и смотреть не могла на своего Хадида, и вдруг меня точно молнией поразило.

Ханней поднесла мех к губам, пытаясь стереть из головы образ целующихся людей среднего возраста, и набрала в рот немного джинберрийского вина. Оно было свежим, сладким и пахло летними днями на берегу реки.

– Прими мою благодарность, верховная мастерица. – Девушка попыталась вернуть Сарете мех с вином, но та отступила, подняв в воздух обе руки, и на ее круглом лице появилась улыбка.

– Ох, оставь его себе, девочка. – Она подавила смешок. – Тебе понадобится вся помощь мира. Я хорошо помню, что такое айам бинат.

Ханней рассмеялась и сделала еще один глоток вина. Когда Таммас исчез из виду, ей стало легче, но она продолжала чувствовать, как ее дух тянется к нему, точно он был магнитом, а она – пригоршней железной стружки.

Или скорее железной страсти.

Остаток дня пролетел, как песок сквозь горлышко песочных часов, каждая минута тонула в осознании его присутствия.

Этот шариб устраивали джа’сайани, в то время как джа’акари занимались организацией осеннего – стражники щедро угощали воительниц и осыпали их подарками, чтобы те были у них в долгу до времени сбора урожая. Таким нехитрым способом люди пытались поддерживать равновесие между са и ка.

Первым делом шло подтверждение и передача почестей и титулов. Хотя обычно на этом этапе Ханней засыпала – они с Сулеймой научились спать с открытыми глазами, – на этот раз все было по-другому. В этом году вместо умм Нурати, представлявшей своего нового малыша, перед народом предстала новая первая мать. Нурати, мать матерей, никогда больше не обрадует их своей прелестью и грацией.

Ханней с трудом припоминала предшественницу Нурати, смуглую седовласую женщину, имевшую пристрастие к гирляндам из красных и желтых цветов. И она уж точно не ожидала, что ей доведется увидеть, как новая первая мать поднимется, подставив голову, чтобы ей на бровь надели белый, цвета песчаного орла головной убор, а шею украсили обручем из серебра и ляпис-лазури. Эта новая женщина казалась самозванкой даже ребенку у нее на руках – ворочавшейся и пищащей новорожденной дочери Нурати.

Ханней выгнула шею, высматривая Таммаса. На его лице блестели слезы, и она пожалела, что не стои´т сейчас рядом с ним.

После назначения новой первой матери возвестили результаты проведенной джа’сайани переписи – выживших и умерших младенцев, выплаченных и невыплаченных долгов и смертей. Умерших в прошедшем году оказалось больше, чем рожденных, что продолжалось с тех пор, как Ханней себя помнила, и все же этот год был особенно неудачным. Только двоих человек – одним из них оказался Измай – выбрали в зееравашани, а Параджа решила вернуться к диким вашаям после гибели своей китрен. Это был жестокий удар для народа.

Ханней слушала вполуха, когда провозглашали права жеребцов на следующий год. Бусины, которые они с Сулеймой вплели в гривы юных утракских жеребцов, не были замечены, и теперь они имели право скрестить своих кобыл с зейтанскими быстроходами и храбрыми сердцем черными руххо. Сулейма должна была бы находиться в этот день рядом с ней – эта победа принадлежала им обеим, а не ей одной. Но при следующей мысли рот Ханней растянулся в ухмылке.

Когда Сулейма узнает о Таммасе, она ее прикончит.

Ханней спросила себя, нашла ли ее сестра по оружию достойного гайатани среди чужеземцев, и решила, что нет.

Несколько джа’сайани исполнили перед ними танец – мужской, состоявший из высоких прыжков, криков и красноречивого сотрясания копьем. Это было увлекательное действо, нацеленное на то, чтобы возбудить кровь и привлечь внимание молодых незанятых девиц. И эффект был налицо. Ханней допила джинберрийское вино, радуясь тому, что Таммаса не выбрали для танца этого года. В конце концов, у воительниц тоже есть предел терпения.