Книга На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неподалеку от Р., схватившись за бокал, порывался встать с тостом концертный антрепренер Рудик Фурман, но его сурово осадил Вадим Медведев. Он советовал Рудику «лечь на дно», пока не забудется недавний, черт знает какой прокол.
И тут в соревнование миннезингеров вступил друг театра корреспондент газеты «Смена» Лев Сидоровский и на обе лопатки уложил и Р., и Гафта, и всех остальных, потому что надел настоящее канотье и на мотив «На Дерибасовской открылася пивная» с блеском исполнил вариации на гастрольные темы. «Опять поведал Соляков ему секреты», а он «сложил на них японские куплеты».
– Валюша Ковель, без сомненья, всем знакома, / Она, конечно, украшение месткома. / Общаясь с ней, поймешь всю мудрость афоризма, / Что профсоюзы — это школа коммунизма! — О, какой восторг, какая буря радости, какой аплодисмант, и как талантливо кланялась героиня куплета!..
А Лева продолжал, глядя на сестру юбиляра:
– Нателлой Сановной любуемся всегда мы. / Во всей Европе нет такой прелестной дамы! / Все посетила — Авиньон, Киото, Ниццу, / И БДТ с ней тоже ездит за границу! — Хохот, овация, плеск заслуженной славы, и, перекрывая всех мощью своего темперамента, Валя Ковель требует:
— Виват сладкой Нателке!
И все кричат виват, но тут Лева Сидоровский, как настоящий психолог и снайпер, новой стрелой попадает в общую болевую точку:
– С тех пор, как кончились японские гастроли, / Все машинально проговаривают роли. / В мозгу у каждого одна лишь мысль стучится: / Придет контейнер или что-нибудь случится! — И все разом вспоминают, что техника действительно еще не дошла, и хлопают уже не так горячо, а Р. смотрит на угол стола, где все это время молча сидит друг юбиляра артист Г. — Григорий Аркадьевич Гай, бледный и отрешенный. Он здесь, за столом, и вызван на общий праздник из своего закута, и ест картошку в грибном соусе вместе со всеми, но душа его там, за чертой, и ликующая стая далека от него и уже невнятна…
В чудовищно сложных, пожизненно трагедийных отношениях Сироты и Товстоногова чаще всего обнаруживалась родовая близость, иногда — вкусовая противоположность, но дразнящий и накаляющий обоих парадокс был в том, что именно в совместной работе они достигали высот, быть может, недоступных им поодиночке. Такое мнение в театре пошепту хаживало…
Конечно, учитывали, что Товстоногов великий строитель театра, непревзойденный Мастер и создатель сценического образа, мощный стратег и выдающийся учитель, а Сирота — вечно второй номер в этом расчете, чернорабочий и мастеровой, видевший главный смысл профессии в бесконечном копошении и волхвовании внутри одного отдельно взятого артиста, но так же, как и Гога, умеющая на своей территории творить чудеса.
Ее занимало чистейшее и скрупулезное содержание роли, разведка которого доводила порой до качественного взрыва и рождения неповторимого лица, а он не мыслил театра вне крупной, захватывающей, победительной формы, в том числе и в актерском создании.
Что это было — ревность к артистам, театру, самой профессии?..
Или, без учета масштабов и логики, именно друг у друга они искали полного и безоговорочного признания?..
Иногда она не могла говорить о нем без яростной дрожи.
Он тоже как будто весь подбирался, едва заходила речь о ней.
Несмотря на то что Станиславский и Немирович-Данченко были другими людьми и положение в театре было у них совершенно другое, модель их взаимоотношений была, видимо, похожей: «любовь — ненависть», «дружба — вражда», «радость — страдание»…
Ее уговаривали почти все. У нее были безумные глаза, свои боялись, что она сойдет с ума. Почти час Стриж уламывал ее не делать резких движений, увещевал и упрашивал, нагревая страстью телефонную трубку.
— Нет, я решила, — выслушав его, сказала Сирота и подала заявление.
Да, у нее были хорошие спектакли — свои и с Геной Опорковым, и все-таки ей было там не по себе, мы-то знали…
Имел ли Р. право встревать в отношения Сироты с Товстоноговым и пытаться наладить их, хотя бы отчасти? Что это было с его стороны — корыстная попытка вернуть ее себе или альтруистическая забота о театре и его настоящем величии?.. Может быть, раздваиваясь, как обычно, Р. хотел помочь ей, сохраняя достоинство, протянуть руку через пропасть?.. А Гоге дать шанс, не унижая Розу, проявить великодушие и вернуть, да-да, все-таки вернуть ее в БДТ!..
Речь идет о черновике письма, ее письма к нему, за который она была так благодарна Р. тогда, за пять лет до встречи старого Нового года!..
В конце концов Сирота могла подержать черновик, раздумать и не отправлять письма по почте!.. Кое-кто из ее друзей противился посылке.
Нет, переписала и отправила… И сказала Изилю:
— Ну вот, все!.. Гора с плеч!.. Очистилась, сняла грех с души!..
«Георгий Александрович!
Я виновата перед Вами. В этом признании главный и единственный смысл моего письма, если можете, простите.
Я поняла, что виновата перед Вами и поэтому перед собой, уже давно. Реальная жизнь вне Вашего театра, которой я не представляла и с которой столкнулась вплотную, прошедшие годы, движение самой судьбы, наконец, открыли мне то, что Вам, видимо, было ясно с начала.
Я виновата еще и в том, что не смогла найти силы духа для постоянной и предельной откровенности, которая была нужна Вам и мне, не умела говорить при встрече и продолжала заочный диалог. Мои иногда несправедливые, иногда случайные реплики доходили до Вас извращенными, но Вы продолжали быть терпеливым ко мне.
Я потерпела поражение во внутреннем споре с Вами, в споре ученика с учителем, и если мы „не должны отличать поражения от победы“, то моя победа в том, что я поняла это и говорю Вам.
Дорогой Георгий Александрович!
Поверьте в главный, не меркантильный и не деловой смысл моего письма, мне хочется снять камень с души, и я не сумею сделать это одна.
Несколько дней за кулисами раздавались шорохи почтовой бумаги. Нет, разумеется, письма из кабинета никто не выносил. Но Дина Шварц дала знать не мне одному: Роза прислала Георгию Александровичу письмо, она признает свою вину перед ним. Р. молчал как партизан или как датский принц, тайно переписавший «Убийство Гонзаго». Что-то будет? Останется письмо безответным или великодушный отец распахнет объятья блудной дочери?.. После совещаний за закрытыми дверьми Дина составила Гогин ответ, который дошел до Р. в кратком изложении Сироты, а потом — полностью, уже из ее архива…
«Уважаемая Роза Абрамовна!
Охотно верю, что Ваше письмо не преследует никаких иных целей, кроме той, которая в нем изложена.
