Книга Габриэль Гарсиа Маркес - Сергей Марков

Диссонансом, контрастом с отцовской деятельностью на Кубе — с митингами, демонстрациями, знамёнами, лозунгами, устремлениями — послужил отъезд сына Родриго в Американский институт кинематографии в Лос-Анджелес.

Забегая на четверть века вперёд, в 2010-й, на московскую премьеру фильма «Мать и дитя», снятого сыном Родриго Гарсиа, коснёмся темы отцов и детей. И констатируем, что сын, конечно, пошёл по стопам отца и как бы доосуществляет отцовскую мечту о кино. Хотя и считалось, что выбрал свою дорогу, чему подтверждение некоторые усмотрели в отказе от родовой, ещё от деда-полковника фамилии Маркес. Думается, причина в другом — уж слишком громкая и мощная фамилия, из тени которой вполне можно было бы никогда и не выбраться.

Родриго Гарсиа, не пользуясь авторитетом отца, стал кинооператором, потом голливудским режиссёром, довольно успешным. В его послужном списке — сериалы «Сопрано», «Клиент всегда мёртв», фильмы «9 жизней», «Женские тайны». Его фильмы — в основном о сложной интимной (не только постельной) жизни женщин, которая оказывается полна тайн. Таков и фильм «Мать и дитя», героини которого не знают друг друга, хотя они — мать и дочь.

«Женщины всегда интересовали меня больше мужчин, потому что они куда более сложно устроены, — рассказал на пресс-конференции Родриго Гарсиа (больше похожий на мать, Мерседес). — К тому же для меня сочинять и снимать о женщинах — это экзотика, ведь я же мужчина. Мне интересно влезать в шкуру женщин, я воображаю себе, каково это — быть ею. Хотя мне и мужчины стали сейчас интересны, главным образом пожилые. Они тоже не столь просты… Кто повлиял на моё творчество в большей степени? Нет, не отец. Главным образом предмет моего вдохновения — это классические рассказы, причём не обязательно о женщинах. От Чехова до Джойса и Хемингуэя. В кино сначала интересовали сюрреалисты, потом неореалисты… А что касается отца, то повлияло на меня не столько творчество, сколько сам мир моего отца. Я ведь рос в его доме, полном знаменитых писателей, поэтов, кинорежиссёров… Жаль, конечно, что не обратились к творчеству отца такие гиганты, как Феллини, Куросава… Куросава мечтал снять „Осень Патриарха“, но не сложилось. Впрочем, отец — мой большой поклонник. К моему счастью. „Мать и дитя“ он ещё не смотрел, но сценарий читал и одобрил. Вообще ему все мои фильмы очень нравятся. Он прекрасный преподаватель, его безумно ценят его ученики и ученицы на Кубе, в Колумбии… Даёт ли он мне советы? Даёт, но самого общего свойства. Например, что утверждать на роли нужно самых лучших актёров…»

…Младший сын нашего героя, Гонсало, всегда был ближе к отцу. В середине 1980-х, вернувшись после учёбы в Мехико, жил с родителями и работал над своим первым собственным проектом по созданию элитного издательского дома под названием «Эквилибрист», который начался с шикарного подарочного издания книги отца «Следы твоей крови на снегу».

Колодец вновь должен был наполниться животворными ключами. Этому — уже привычно — способствовали и кинематограф, и политическая деятельность, и в особенности журналистика. Закончившему в своё время факультеты журналистики МГУ и Гаванского университета, мне представляется, что Маркес (на лекциях, мастер-классах которого доводилось бывать) — великолепный преподаватель, прежде всего учащий думать. Особенно впечатляли (и студенты киношколы подтверждали это) дискуссии. Маркесу нравилось, когда его не просто слушали и скрупулёзно за ним записывали, а сомневались, возражали, спорили. Одновременно и как равный, и с высоты Олимпа Маркес радовался, видя неподдельную ажитацию, когда страсти-мордасти (юные, афроамериканские) рвались наружу. Редких встреч с Маркесом студенты не пропускали.

Девиз созданной им Ибероамериканской школы журналистики: «Мало быть просто лучшим; нужно, чтобы тебя считали лучшим». Маркес не только сам платил или доплачивал наиболее отличившимся, смелым, подающим надежды молодым журналистам, но и, например, «раскрутил» мексиканского «цементного короля» Лоренцо Замбрано де Монтери на ежегодные сто тысяч долларов в качестве премии от созданного Маркесом Фонда ибероамериканской журналистики в Картахене. Убеждённо и настойчиво он проповедовал идею о том, что журналистика по определению должна быть возмутителем спокойствия.

«В мире, где мы живём, — неустанно заявлял Маркес, — не принимать активного участия в политической борьбе — преступление!» Сам он, то бурно и яростно, как с Чили, то исподволь, но всё-таки неуклонно делался настоящим возмутителем спокойствия, набирающим вес политическим борцом. Он охотно откликнулся на предложение выступить 6 августа 1986 года на Второй конференции «Group of Six» («Группы шести» — Аргентина, Греция, Индия, Мексика, Швеция, Танзания), главной политической целью которой являлось предотвращение ядерной войны. Конференция была посвящена 41-й годовщине атомной бомбардировки Хиросимы. Речь Маркеса («Ты превращаешься в Демосфена, старик!» — восхищался Мутис) называлась «Дамоклов катаклизм». Он говорил о важнейших проблемах, стоящих перед человечеством, о настоящем и будущем планеты. Репортёры сошлись во мнении, что «лауреат Нобелевской премии Гарсиа Маркес поднял локальную конференцию на мировой уровень».

Кино, журналистика, преподавательская деятельность, «возмущения спокойствия», поездки, встречи с людьми, как родники, наполняли творческий колодец Гарсиа Маркеса — и к 1988 году он уже довольно ясно различал «даль» своего нового романа — о Боливаре, к которому подступался не одно десятилетие.

Романом «Генерал в своём лабиринте» Маркес совершал, по сути, ещё одно «богоубийство». Ибо Симон Хосе Антонио де ла Сантисима Тринидад Боливар де ла Консепсьон и прочая и прочая для Латинской Америки являлся (и является) богом или почти богом. Лишь в конце 1980-х, то есть двадцать лет спустя, наш герой почувствовал себя вправе, наконец, обратиться к архивам своего друга Мутиса и художественно препарировать канонический образ Боливара. Показать не богом, но человеком.

Эпиграф-посвящение таков: «Альваро Мутису, который подарил мне идею этой книги. „Словно бы злой дух направляет мою жизнь“. (Из письма Боливара Детандеру от 4 августа 1823 года)».

В истории Латинской Америки Боливар сыграл примерно такую же по значимости роль, как Пётр I — в истории России. Известно, что в своё время великий Пушкин едва не надорвался, по императорскому велению работая над историей Петра, — слишком многозначна, непроста личность. Так же неоднозначен Боливар, одни считали его диктатором, убийцей, другие — великим и даже святым. И те и другие были правы.

И тут, в связи с Боливаром, уместно вспомнить историю отношений России и Колумбии (романтических поначалу, стоит заметить — мы, советские студенты-стажёры Гаванского университета, касались этой темы на встрече с Маркесом, она его интересовала).

Первым латиноамериканцем, вступившим на российскую землю, был уроженец Новой Гранады (вице-королевство, куда входили современные Колумбия, Венесуэла, Эквадор, Панама) Франсиско де Миранда, предтеча Боливара. В борьбе за независимость от Испании де Миранда искал помощи у Екатерины II. Императрица, которой осенью 1786 года заморского гостя представил один из её фаворитов, Григорий Потемкинский, оказала ему тёплый приём, даже предложила остаться жить в России… По утверждению некоторых историков, имела место и любовная связь между любвеобильной нашей императрицей и пылким латиноамериканцем — Миранда был моложе её на двадцать лет, хорош собой, галантен, отменно танцевал, владел семью иностранными языками, покорял своей игрой на флейте (хотя в принципе мужские достоинства чужеземцев наша великая немка ценила не высоко, предпочитая великороссов). Императрица пожаловала усердному гостю десять тысяч рублей золотом (колоссальные деньги), а её рекомендательные письма открывали ему двери в королевские дворы Европы. Сам Миранда в дневниках признавался, что Екатерина как женщина, несмотря на возраст (ей было под шестьдесят), произвела на него «чрезвычайно сильное впечатление».