Книга Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон

Слава Богу, Дуглас больше нам не докучала. Она вышла замуж во второй раз — доказав этим, что никогда по-настоящему не считала себя женой Роберта, — и бывала при дворе нечасто. Во всяком случае, так рассказывали мне Сесилия и мой отец. Дуглас Шеффилд оказалась глупой и недалекой, занятой только собой и своими нуждами. Конечно, я была настроена против нее, потому что когда-то ей досталась часть привязанности Роберта. Но это была именно привязанность, плотское влечение, а не любовь. Это я знала совершенно точно — даже если бы он не поклялся мне, что никогда не любил Дуглас, а лишь в свое время страстно возжелал ее юного тела.

Мое собственное тело с годами стало пышнее и соблазнительнее, особенно после рождения маленького Денби. Я отдавала должное хорошей кухне, любила подремать днем, меньше гуляла и танцевала и, как результат, скоро приказала расставить мои платья. Но я никогда не выглядела толстухой, подобно Сесилии, а лишь дамой округлых и привлекательных форм. Такой я нравилась Роберту, и только это, в конце концов, имело значение.

Когда мой брат Фрэнк приехал к нам, я заметила, что он смотрит на нашего сына с каким-то сомнением. Он не привез для Денби пони, как в свое время для Роба, но зато преподнес большую шкатулку резного серебра. Внутри были монеты и драгоценные камни.

— Сувениры из моего последнего плавания, — с улыбкой сказал Фрэнк.

Речь шла о его необыкновенном путешествии с капитаном Дрейком, когда небольшая флотилия кораблей обошла вокруг света. Такого никто из англичан раньше никогда не делал. Да и другим мореходам вряд ли это удавалось[159].

— Спрячь эту шкатулку до того времени, пока твой сын вырастет, — сказал он.

Мы с Робертом сердечно поблагодарили Фрэнка, поздравили его с тем, что он выжил среди опасностей, и шутливо попеняли ему, что он слишком щедр, — хотя я знала, что Роберт, которому постоянно не хватало денег и который вечно был в долгу как в шелку, наверняка запустит руку в шкатулку сына, как только такой поступок будет считаться приличным. Конечно же, мой муж возьмет деньги с мыслью когда-нибудь положить их обратно — он в жизни не тронул бы того, что ему не принадлежало, — но Роберт был расточителен и непредусмотрителен. Его благие намерения почти никогда не претворялись в жизнь.

— Не стоит благодарности, — замахал руками Фрэнк. — Это всего лишь деньги, а на деньги можно купить вещи и ценности, но не любовь. То, что есть у вас двоих, стоит гораздо дороже всех сокровищ мира. А теперь у вас родился сын, и его существование делает вашу любовь еще более полной.

Роберт обнял меня, когда Фрэнк это говорил, и я заново почувствовала сияние нашего взаимного чувства и переполняющую меня материнскую гордость. Я подумала — ни одна женщина не может быть счастливее, чем я в это самое мгновение.

Но тут мне стало жаль Фрэнка. Я знала, что он думает о своей утраченной любви — о своей Марианне. Побыв с нами пару дней, он вновь заговорил со мной о ней, о том, как мечтал жениться на ней, если бы у него была такая возможность.

— А твоя богатая жена, что с нею? — спросила я.

— Она умерла несколько лет назад, когда я был в море. И, если тебе интересно, она оставила мне в наследство свои деньги. Но мне они не нужны. У меня теперь есть свое собственное состояние. Мы привезли много сундуков, наполненных испанским золотом, когда вернулись в Плимут.

Роберт велел одеть маленького Денби в его доспехи в честь приезда Фрэнка. Ребенок радостно гукал, а мой брат хохотал во все горло.

— Малыш — настоящий лорд! — заявил Фрэнк. Потом он более пристально посмотрел на нашего сына, и выражение удовольствия на его лице сменилось тревогой. — Что с его ножкой? — спросил он. — Осмотрел ли его ваш врач? Что он сказал?

Мы с Робертом заговорили одновременно, и я замолчала, позволив Роберту отвечать. Короткая ножка нашего малыша очень нас тревожила, как и то, что он не мог ни на чем сосредоточить свой взгляд. Он как будто бы смотрел в никуда, не тянул ручки ни к нам, ни к ярким предметам, как другие дети.

— Мы обеспокоены тем, как он растет, — сказал Роберт. — Мы позвали доктора Джулио и еще нескольких докторов из Лондона осмотреть его. Они говорят, что ножка выправится со временем и обе ноги сравняются в длине. Они не видят причин, препятствующих этому.

— Мы хотели отвезти его ко двору, чтобы его осмотрел врач королевы, — добавила я, — но королева до сих пор гневается на Роберта, и она не разрешила нам. А что до меня, то она запрещает мне даже приближаться к любому из ее дворцов. Она ненавидит меня и называет Волчицей.

— Все говорят, что она — странная женщина, — пробормотал Фрэнк. — Сдается мне, хуже всего она обходится со своими самыми верными слугами.

Я протянула руку в колыбель маленького Денби и вложила палец в его крохотную белую ладошку. Малыш крепко уцепился за него.

— Помнишь, наш отец говорил нам, что короли и королевы не ведут себя так, как другие люди? — спросила я Фрэнка.

Он улыбнулся в ответ.

— Я надеюсь, ваш сын скоро будет бегать и играть наравне со всеми, — проговорил мой брат. — Без сомнения, ножки его подравняются и окрепнут. Вы и глазом не успеете, моргнуть, как он вырастет из своих доспехов. Вот увидите, как он повзрослеет и юным рыцарем примкнет к Договору об ассоциации[160], о котором я в последнее время после своего возвращения столько слышал.

Когда Фрэнк упомянул Договор об ассоциации, я вздрогнула. Недавно Роберт и другие высшие сановники королевства создали союз, необходимый, по их словам, для обеспечения безопасности королевы. Дворяне, подписавшие Договор, страшной клятвой поклялись убить любого, кто преуспеет в попытке убить Елизавету, или любого, от чьего имени такая попытка будет сделана. Хотя целью Договора должно было стать предотвращение насилия, он, по моему мнению, скорее должен был способствовать нарастанию вражды, кровавой мести и жестоких расправ. Я очень надеялась, что ошибаюсь. Когда я поделилась своими страхами с Робертом, он лишь мрачно взглянул на меня и заявил, что то время, в которое мы живем, требует чрезвычайных мер.

— Пусть каждый поймет, — честно сказал он, — что сейчас в христианском мире ведется самая настоящая война. Испанский король Филипп считает всех протестантов, без исключения, врагами Господа, а значит и своими личными врагами. Он поклялся уничтожить всех их, то есть уничтожить и нас, одного за другим. Он уже начал истребление протестантов в Голландии, Зеландии и в других протестантских провинциях Нидерландов. Тысячи невинных людей оказываются в тюрьмах, подвергаются пыткам, умирают от голода, их вздергивают на дыбу и растягивают до тех пор, пока не ломают им все кости.