Книга Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

– Да, увы, – ответил тот.

– Это, конечно, понятно, – уже мягче добавил Евсевий. – Храм открылся недавно, тут до тебя больше пятидесяти лет никто постоянно не служил. Но надо работать. Молиться и трудиться! Ты имей в виду, от тебя, как от пастыря, в этом деле очень много зависит! Не кто-нибудь – ты людей к Богу вести должен!

– Простите, Владыка. Благословите! – тихо ответил отец Святослав. Замечание еще более усилило его тревожные предчувствия. Вроде и высказано все мягко, и правильно, и даже упрека как такового не было. Но все равно в словах архиерея ощущалось какое-то подспудное недовольство, которое в любой момент могло прорваться. И это уже ничего хорошего не сулило.

Сразу после всенощной Преосвященный уехал в те самые гостевые комнаты, которые для него приготовил Котлярский. Они были оборудованы при одном из предприятий «Хостонорзолото»; отцу Святославу довелось их посмотреть в самый же первый день, когда он только прибыл в село и когда Котлярский протаскал его с собой до самого вечера. Обустроены они и вправду были очень неплохо. То есть по меркам московским, пожалуй, ничего особенного, но вот севернее Мангазейска едва ли можно было найти в области гостевое помещение получше. Само собой, там наверняка уже была, по обычаю, «накрыта поляна». И сейчас там будут вестись разговоры и о пожертвованиях, и об орденах и, возможно, о нем, иерее Лагутине, настоятеле хостонорского храма…

Георгий уехал вместе с архиереем. А отца Алексия забрал к себе отец Святослав. Он был радушным хозяином и всегда был рад гостям. Что же до Сормова, то к нему он испытывал особый пиетет. Он знал, что тот в свое время был офицером и служил в Таджикистане. В глазах Лагутина, русского, родившегося и выросшего в Средней Азии, это автоматически делало Сормова героем. Слишком уж хорошо отец Святослав помнил, как в 1990-м и он, и вся их семья надеялись только на военных – на российских десантников да на «народного генерала» Кулова с его «расстрельными бригадами». Слишком реальны еще были воспоминания о том, как каждый день и (что куда хуже) каждую ночь ждали погромов и поджогов, нападений и грабежей – всего того, что к тому времени уже происходило во многих районах Киргизии. Тогда Кыргызстан кое-как удержался на краю. А вот Таджикистан – нет. И Лагутин, русский человек, чьи предки на протяжении нескольких поколений жили в Средней Азии, очень ясно представлял, что значит война в этих краях. Тем более – гражданская война…

– Ну, мать, встречай нашего отца диакона! Можно сказать, наш земляк – и жил, и служил в Таджикистане! – отрекомендовал своей супруге гостя отец Святослав. Услышав слово «служил», матушка сразу же сообразила, о чем речь, и почтительно засуетилась: как и ее муж, она родилась и выросла в Бишкеке, и к российским офицерам, прошедшим через «горячие точки» в Средней Азии, относилась с исключительным уважением.

– Да я не только в Таджикистане… – смущенный явным пиететом, тихо ответил Сормов. – До этого по полгода в Казахстане и Узбекистане был.

– А у нас, в Киргизии, не доводилось? – спросил Лагутин.

– Нет, не доводилось. Так-то в основном в Таджикистане, по разным гарнизонам…

– Простите за нескромный вопрос… – вежливо начал отец Святослав. – В девяностые, как я понял, вам тоже там пришлось быть?

– Так точно, – так же тихо ответил отец Алексий. – Оттуда уже в Мангазейск поехали. На родину жены.

– Понятно, – закончил вопросы Лагутин. Он, разумеется, знал, что люди, принимавшие участие в боевых действиях, не любят об этом вспоминать и говорить. Особенно если речь идет о боевых действиях в составе разного рода советских ограниченных контингентов, военных миссий и позднейших миротворческих сил. Говоря о которых, сами ветераны далеко не всегда могли дать самим же себе отчет: за что же все-таки они там сражались?..

Буквально в несколько минут на столе стараниями Ольги выросли груды всякой снеди, довольно простой, но при этом вкусной и сытной. Отец Алексий, окинув взором все это великолепие, радостно крякнул:

– Ну, отче, из-за такого стола вылезать не захочется! И когда это ваша матушка все успела?

– Матушка у нас все успевает, – весело ответил отец Святослав. – Она у нас просто суперматушка!

– Ну, тогда ясно! – в том же тоне ответил диакон. Потом, как обычно, прочитали молитву, после чего Лагутин залез в шкаф и извлек оттуда коньячную бутылку. На заре их отношений с Котлярским, когда тот еще рассчитывал включить новоприбывшего священника в свою команду, эту бутыль, содержащую, согласно этикетке, французский коньяк, преподнесла отцу Святославу мадам Котлярская. И хотя во французском происхождении находившейся там темно-коричневой жидкости имелись большие сомнения, все-таки отец Святослав счел нужным беречь эту бутылку для особо торжественных случаев. А сейчас, по его мнению, такой случай как раз наступил.

– Ну, отче, давайте тогда по рюмке, в честь вашего визита на благословенную хостонорскую землю? – обратился он к Сормову.

– Давайте! – сказал тот, махнув рукой.

Рюмки были налиты. Отец Алексий, однако, отпил совсем чуть-чуть. Через несколько минут, как водится, отец Святослав начал наливать по новой.

– Мне не надо! – замахал рукой Сормов.

– А что так, отче? – удивленно спросил его хозяин.

– У меня контузия, – внезапно признался отец диакон. – Переклинит голову, выйдет чего-нибудь не то. Не надо!..

«Ого! – про себя отметил отец Святослав. – Да наш диакон не просто в Таджикистане воевал, у него еще и ранение! Выходит, настоящий герой! Натурально за нас за всех задницу под пули подставлял!»

– Понял… – тихо и несколько смущенно ответил отец Святослав.

– А вот это вряд ли! – вдруг зло ответил Сормов, взявши свою рюмку коньяка и осушив ее в один глоток.

– Простите?

– Вряд ли понял. Такое понять… Сложно такое понять, не увидев… – сказал Сормов, и вдруг, внезапно, начал рассказывать. Рассказывать о своей службе в Таджикистане, когда тот еще был Таджикской ССР. Как хотел поехать добровольцем в Афганистан («выполнять интернациональный долг») и как его отговорили друзья и жена. Как начал рушиться Советский Союз и как постепенно, сначала будто по капле, а потом уже лавинообразно, стал скатываться независимый Таджикистан в гражданскую войну. Ну и все прочее – расстрелянные конвои, изувеченные трупы своих и чужих и последнее его задание, во время которого с ним приключилась контузия, а двое его старых друзей, которых он, после долгих лет службы, воспринимал как членов семьи, погибли…

Говорил он долго, с какими-то странными и жутковатыми деталями – так, будто и не рассказывал, а зачитывал материалы следственного дела. Подробно, точно, безэмоционально и как-то хирургически безжалостно. Отец Святослав с супругой его не перебивали. Они прекрасно знали: делать этого никак нельзя. Если такие воспоминания, накопившиеся в подсознании, как гной в костях, все же вырываются наружу, им надо дать вылиться полностью, как бы они ни выглядели и как бы ни хотелось этот поток прервать. Все должно вытечь до конца, иначе будет только хуже.