Книга Колосс поверженный. Красная Армия в 1941 году - Дэвид Гланц

Еще одно возможное объяснение состоит в том, что Сталин хорошо понимал, что война неизбежна, но считал, что ее можно оттянуть до 1942 года, когда программа военных реформ будет завершена. Активные обманные действия немцев, последующие немецкие операции на Балканах, и откладывание «Барбароссы» до конца июня могли поспособствовать этому заблуждению. Усилившиеся указания на грядущее вторжение в июне по идее должны были вывести Сталина из этого заблуждения — но вставшему однажды на путь оттяжки Сталину было бы трудно изменить свои неверные представления.

И наконец, у нас есть столь четко описанный Волкогоновым психологический портрет Сталина. Многочисленные примеры предшествующего поведения Сталина (в особенности установление им атмосферы «перманентных» чисток) ясно свидетельствуют о его острой паранойе. И это, наряду с обычной склонностью любого тирана к вере в собственную непогрешимость, создало смертоносное сочетание подозрительности и слепоты, которое и вызвало его с виду «иррациональное» поведение в 1941 году.

Но гораздо важнее, что Сталин персонифицировал созданную им систему. Его слабости и неудачи были, по существу, слабостями и неудачами коммунистической партии. А партия, в свою очередь, воплощала страну и все ее институты. Когда терпела неудачу одна структура, ее терпели все. В этом смысле в неспособности Сталина внять предупреждениям разведки о надвигающейся войне и неподготовленности Красной Армии к войне в июне 1941 года были виноваты как партия, так и ее вождь.[560]

Выводы

С середины 1930-х годов советское правительство остро осознавало ухудшающееся положение с безопасностью в Европе и Азии и возможность всеобщей войны. Опыт ясно указывал, что если разразится война, то, учитывая конечные цели главных хищных держав мира, нацистской Германии и милитаристской Японии, основной их мишенью вполне могло стать советское государство.

История Гражданской войны, интервенция Антанты, явная идеологическая ненависть стран Запада по отношению к новому большевистскому советскому государству во время его формирования, а фашистских государств — в 1930-е годы, лишь подкрепляли опасения Советов. Короче говоря, паранойя советского режима была большей частью вполне понятна.

Растущее осознание Советами надвигающихся внешних угроз и их искренняя вера в свою историческую миссию настоятельно побуждали Советы увеличить численность своих вооруженных сил и попытаться повысить их боевую готовность. После 1935 года рост военной мощи Советов стал реальностью, а цели их программы перевооружения не вызывали сомнений. Советский Союз стремился стать ведущей военной державой — если не в мире, то в Европе. Хотя конечная цель советских военных реформ может служить предметом споров, совершенно ясно, что военная мощь, коль скоро она создана, тяготеет к применению. Словно для того, чтобы подчеркнуть этот исторический принцип, Советский Союз — независимо от того, оправданно он это делал или нет — применил свою военную мощь в 1939 году в Польше и против Японии, потом в том же году против Финляндии, а в 1940 году — против Румынии и против прибалтийских государств.

Тот факт, что внутреннее политическое развитие в Советском Союзе, а особенно чистки в среде военных, отрицательно повлияли на военную экспансию и программу реформ и что советские зарубежные военные предприятия зачастую заканчивались позорными почти поражениями, не изменил ни характера советских военных приготовлений, ни преобладающего в некоторых кругах за рубежом мнения, что Советский Союз становится глобальной военной угрозой. Более того, именно военные неудачи, наряду с ошеломляющими немецкими военными успехами, еще больше подстегнули советскую паранойю и идущую полным ходом программу перевооружения.

В 1939 и 1940 годах увеличение советских вооруженных сил ускорилось, а в 1941 году стало едва ли не горячечным. Однако советские военные работы того времени и архивные материалы ясно показывают, что к этому времени движущей силой этих действий был скорее страх, нежели агрессивные намерения в отношении кого-либо. Особенно откровенными были советские военные анализы, появлявшиеся на страницах открытых и закрытых военных журналов — в частности, таких изданий, как «Военная мысль» и «Военно-исторический журнал»[561]. Они демонстрировали ясное осознание Советами превосходства немецкой военной силы, острое осознание растущей угрозы и несомненное понимание, что советские вооруженные силы ни в коей мере не дотягивают до стандартов немецких вооруженных сил — ни в смысле оснащенности, ни в смысле эффективности.

Учитывая это понимание, никак нельзя считать случайным совпадением то, что многие из статей, появлявшихся в упомянутых журналах в 1940 и 1941 годах, явно посвящены оборонительной тематике. Короче говоря, советские военные теоретики понимали, что именно может произойти с советскими вооруженными силами и с советским государством, если разразится война с нацистской Германией. Политики, в том числе и Сталин, тоже осознавали это.

Это понимание создало необходимый контекст для всего, что произошло на дипломатической и военной арене в 1940 и 1941 годах. По крайней мере, оно объясняет масштаб разворачивающихся тогда программ советских военных реформ и ту поспешность, с которой они проводились. К несчастью для Советского Союза, понимание текущих угроз и последовавшая за ним программа всеобщего и полного перевооружения, все-таки не подготовили советские вооруженные силы к войне адекватным образом.

К июню 1941 году Красная Армия была по всем меркам самой большой и самой сложной боевой силой в мире. Свыше 5 миллионов человек уже находилось под ружьем и еще большее количество мобилизовалось. В ее составе насчитывалось больше армий, корпусов и дивизий, чем у всех ее вероятных противников, вместе взятых; ее самолетный, танковый и артиллерийский парки были огромными, у нее имелись самые крупные механизированные, кавалерийские и воздушно-десантные войска в мире, а ее мобилизационный потенциал, хотя за границей его и недооценивали, производил не менее сильное впечатление. Более того, все это воинство явно реформировалось для улучшения его боевой эффективности. Сторонние наблюдатели, такие, как Германия, едва ли могли оставить без внимания конечные последствия успешного завершения реформ Красной Армии.