Книга Фомка-разбойник - Виталий Бианки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, мы заблудились, закружались, как тут говорят. Солнца давно не было: оно скрылось за тучами.
Мы подумали и сделали так: разделили угол между моим и его направлением пополам и пошли по этой средней линии. Надежды, что это и есть правильный путь, ни у кого не было. Зато оба в равной мере отвечали за свою половину ошибки.
Это было неверно, но здорово справедливо!
Мы пошли, и священный ханновей полетел за нами.
Ветер стал еще холоднее.
Мы то взбирались на холмы, то сбегали в сырые низины. В низинах росла благодатная золотая морошка, на склонах ютились кусты кислейшей красной смородины и редкие невысокие лиственницы. На вершине холмов ничего не росло, кроме травы.
Холодный ветер тут сек лицо, как саблей.
– Тут ни зверь, ни птица не выдержит, – решил я вслух. – Самая пусты…
Перед нами, будто кто перину распорол, пустил пух по ветру: брызнула из-под ног громадная стая белых куропаток.
* * *
Нагруженные дичью, мы шли уже час, шли другой, священный ханновей давным-давно отстал от нас, вернулся в свои владения, – а Хэ все еще не было видно.
Кругом ничего не было, кроме все той же холмистой серой тундры да серого – в тучах – неба.
От времени до времени мы замечали на кустах белые кости, белые голые головы с черной дыркой вместо носа: рога и черепа оленей. Местами рога нагромождены были высокой кучей – жертвенные места самоедов. Все, так сказать, полезнейшее утильсырье, драгоценная кость.
На одном из холмов мы наткнулись на сколоченный из белых досок гроб. Над ним стояли шесты с перекладиной, как маленькая виселица. Рядом валялась полозьями вверх полуистлевшая нарта.
На перекладине маленькой виселицы висел колокольчик.
Самоеды – родственники похороненного в гробу – приезжают к нему в гости, звонят в колокольчик: «Здравствуй!» Рассказывают ему про свою жизнь.
Ни черепа на кустах, ни гроб с колокольчиком не развеселили нас. Мы молча и мрачно шагали по вязкому мху, шли и шли, и надежда увидеть широкую воду, ночевать в тепле, под крышей, таяла с каждым шагом.
Опять мы опустились в падь, опять полезли на склоны. И то ли склон был круче, то ли холм выше, то ли сами мы начали выбиваться из сил, только этот взъем показался нам куда тяжелей других.
Мы с трудом взобрались на него – и тут неожиданно внизу открылось нам море-Обь.
Страшное оно стало: потемнело, все в сердитых белых баранах.
Ветер дул с севера.
Мелкие птицы все попрятались. Затаенная какая-то тревога чувствовалась вокруг.
Мы вышли за Хэнской речкой. До дому оставалось два-три километра. Мы отыскали тропку подле гору, быстро по ней зашагали.
Впереди показалась стая черных лодок. Как лебедь среди уток, возвышался среди них белый пароход. Лодки направили носы в одну сторону и молча плясали на месте странный, зловещий танец.
Показались чумы. В сумерках они тоже были черными. Уже доносился до нас густой, тяжкий запах. Ни одного человека не было видно. И молчали собаки.
Халеи, качаясь, белыми, бесшумными тенями проносились в воздухе, таяли в сумерках.
Облака быстро, точно в бешеном бегстве, в беспорядке летели низко над головой.
– Стой! Что это?
Мы разом остановились, прислушались.
Странный шум: будто стук костей о кости, будто сотни скелетов собрались там, за кустами, и пляшут, побрякивают костями. Совершенно непонятный звук и потому жуткий.
Чтобы скорей покончить с неизвестностью, мы напрямик двинули через кусты.
Сети! Они висели на жердях. Ветер шевелил их, подымал, швырял. Еловые наплывы, прикрепленные к верху сетей, стукались окибасы – кирпичи в берёсте, прикрепленные снизу.
Вода заметно прибыла.
Собак – ни одной.
И на улицах поселка – никого.
Якимыч встретил нас на крыльце.
– Вы? Ну, слава те тетереву!
– А что?
– Как что? Уж думал, в тундре закружались или на беду в лодке по уткам отправились. Север же!
Слово это – север – он произнес так выразительно, точно хотел сказать: дьявол.
Только тут мне вспомнилось, что у самоедов север – сердитый бог, что-то вроде дьявола. Живет где-то во льдах полуночного моря, никто не видел – где. Как дунет оттуда – вся жизнь замирает, время останавливается, все живое ложится на землю, прижимается к земле: переждать, потерпеть, пережить.
Мы порядком застыли и были голодны: с утра ведь, кроме ягод, ничего во рту не было. Заботливая хозяйка уже давно ждала нас, подогревала самовар. Из печи появилась уха из моксуна, пирог с осетриной, вкусная жирная варка – местное блюдо: истолченный в порошок сушеный осетр в масле.
Пир окончился морошкой и чаем. Мы ожили и решили ехать ночевать на пароход.
Хозяин замахал на нас руками.
– Что вы, что вы! С легкой силой ли против эдакого ветра? Тут мотор, вообще напежить, и тот не выстоит. Три дня теперь на берегу жить будете, три дня будет север дуть.
– Почему же три? – улыбнулся я.
– Север, он, вообще напежить, как примется, так три дня подряд дует, а то шесть. На шестой день к вечеру если не уляжется – еще три дня прибавь. А летошний год было – двенадцать суток дул.
– Значит, нам во что бы то ни стало необходимо сейчас на пароход.
– Едешь, Якимыч? – спросил Валентин.
– Попытаем, если хотите.
* * *
Огромная пустота гудела. В полутьме бурлила, грохотала вода, шипели на песке волны. Пароход, казалось, вдвое дальше от берега, чем был.
Но он стоял на старом месте: так прибыла вода.
Мы надели ружья на спину, наметили лодку поближе, пошли к ней по воде.
Пологие волны упруго толкали, сбивали с ног, обдавали брызгами.
Все-таки нам удалось дойти и вскочить в лодку.
Мы насадили весла на тычки. Весла тут длинные, скорей морского, чем речного типа, но с нелепой лопатой на конце. Уключина тычком торчит из борта, на весле – железный ободок для нее.
Якимыч сел на рулевое.
Пока Валентин тащил якорь, мы нагребались изо всех сил, но нас легко отшвырнуло к берегу.
Валентин бросился к своему веслу, и лодка – хоть медленно – пошла вперед.
Главное было: когда подкатывал под нас вал, поднимал, – не дать ему увлечь лодку с собой, вырваться, перекатиться через него.
Мы вырывались и летели вниз. И сейчас же снова нас подхватывал упругий вал, поднимал вверх.
Было такое ощущение, будто передвигаемся по спинам каких-то горбатых чудовищ, стадом бегущих к берегу. Со спины на спину, со спины на спину, – и каждая новая спина все выше и выше.