Книга Искушение богини - Паулина Гейдж

В ночь накануне прибытия экспедиции, когда суда стояли на якоре в двадцати милях от Фив вниз по течению, Хатшепсут не верилось, что она сможет уснуть. И все же она уснула и спала крепко, без сновидений, как в юности. Она проснулась, когда заря едва прикоснулась своими розовыми пальцами к горизонту и высокие голоса жрецов затянули хвалебный гимн, чувствуя себя такой свежей и бодрой, какой не была уже много месяцев подряд. Она отправила Хапусенеба свершить за нее должный обряд в храме, а сама стала готовиться к встрече с человеком, который побывал так далеко, что теперь словно восстал из мертвых. Ее омыли и тщательно одели. Она выбрала короткую юбочку, позолоченный шлем, сандалии с аметистовыми и сердоликовыми бусинами, шею, плечи, пальцы и лодыжки женщины покрывали яшма, золото и бирюза. Дворец тоже пробудился к новой жизни. Толпы народа уже текли из города, люди кричали и смеялись, толкаясь у причалов. Улицы от дворца до самой гавани были украшены гирляндами цветов. На высоких деревянных шестах развевались, хлопая на ветру, флаги, под ними в полном обмундировании, сияя знаками различия, стояли царские храбрецы. С торжественным и невозмутимым видом они следили за всем, что происходило вокруг, ничего не «пропуская.

Из храма вынесли Амона, и разношерстная городская толпа благоговейно притихла, когда солнечные лучи коснулись его горячего золотого тела. За ним, скрестив символы власти на усыпанной каменьями груди, шагал фараон, высоко держа голову и едва заметно улыбаясь ярко накрашенными губами; и люди пали ниц на плиты мостовых. За фараоном показалась египетская знать, и тишина сделалась еще глубже, ибо многие из этих людей еще при жизни стали легендой, их имена уже несколько десятилетий подряд были у всех на устах. Горожане жадно вглядывались в эти лица, точно желая запомнить их навсегда. Все ощущали разлитую в воздухе печаль, которая примешивалась к торжественной радости этого дня, – казалось, будто целая эпоха подходит к концу, ослепляя на прощание своим великолепием. Солнце заливало процессию струями света, он тек словно расплавленное золото, превращая каждого в язык живого пламени из огненной арки Ра. Вдруг очарование исчезло, и приветственные крики зазвучали вновь. Под оглушительные рукоплескания Хатшепсут и ее придворные достигли реки.

Хатшепсут села, и двор собрался вокруг нее. Она сидела неподвижно, устремив взгляд вперед, на все еще пустовавшую излучину реки, которая больше походила на широкое бурое озеро между еще более бурыми полями, раскинувшимися по обе стороны реки до самых холмов на горизонте. Постепенно вокруг все стихло, и наступила напряженная, исполненная ожидания тишина. Все головы были повернуты в одну сторону. Глаза устали смотреть на север. Целый час люди стояли так, словно какое-то заклятие превратило их в статуи.

Но вдруг раздался чей-то восторженный полузадушенный крик, взметнулась рука, показывая на горизонт. Хатшепсут вскочила на ноги и чуть не упала снова, так закружилась у нее голова от нахлынувшего вдруг страха вперемешку с ликованием. Из-за поворота, двигаясь медлительно и важно, показались корабли – они шли, равномерно взмахивая веслами, ловя парусами северный ветер. Все палубы были запружены крохотными черными фигурками, они размахивали руками и кричали, но их голоса были едва слышны кипящей возбуждением толпе. Пальцы Хатшепсут стиснули крюк и плеть, и она прижала их к груди, сгорая от нетерпения. Корабли приближались. Уже можно было различить две фигуры, неподвижно стоявшие на носу первого судна. Взгляд Хатшепсут устремился к ним и больше уже от них не отрывался. За кормой струился белый пенистый след, весла продолжали равномерно взлетать и падать. Женщина больше не слышала криков матросов, ибо вокруг нее гремели рукоплескания, накатывая волна за волной, то затухая, то снова разгораясь.

Еще минуту, показавшуюся вечностью, она всматривалась в фигуры на борту и ждала, пока наконец не увидела его лицо и глаза, спокойные и теплые. Так они и смотрели друг на друга поверх стремительно суживающейся полоски воды, не двигаясь и не говоря ни слова, не в силах оторваться. Но вот они заулыбались, Хатшепсут вскинула руки, улыбка осветила все ее лицо; тут же победно взмыл вверх дым от кадильниц, запели жрецы, и жители города радостно приветствовали вернувшихся домой странников.

– Фивы и Египет приветствуют вас, воины и князья, – крикнула она, едва головной корабль мягко ткнулся носом в причал у ее ног, радуясь возвращению домой. Спустили трап. Остальные корабли маневрировали, чтобы пристать, их палубы ломились от заморских редкостей. Люди жадно глазели на них, но Хатшепсут видела лишь Сенмута. Легко сбежав по трапу, он подошел к ней вместе с Нехези, и оба пали ниц у ее ног на теплый камень причала. Потом они встали и в ожидании смотрели на нее, а она разглядывала их.

Он нисколько не изменился с их последней встречи. Разве только стал стройнее и моложе. Глаза посветлели, темные круги под ними исчезли. Морщины, которые заботы провели на его лице от носа к губам, разгладились, к мышцам вернулась былая привлекательная крепость. Нехези тоже почти не изменился. Разве что кожа плотнее облегла ровные долины его черного лица да мощное тело стало более поджарым и гибким. Он приветствовал ее с тем же спокойным уважением и полным безразличием к ревущей толпе и сгорающим от нетерпения придворным, как и всегда. Она передала плеть и крюк Юсер-Амону и на миг заключила каждого из них в объятия, ее длинные ресницы блестели от слез.

Сенмут повернулся к кораблям и указал на их тяжело груженные палубы.

– Дары Амону и вам, ваше величество, – сказал он.

Но она, прежде чем обратить внимание на корабли, снова посмотрела на него и улыбнулась, его голос музыкой прозвучал у нее в ушах. Каждая палуба была оснащена шатром, а под каждым шатром жались стайки мирровых деревьев – тонкие молоденькие прутики с веселыми кудрявыми кронами. Их выкопали из родной почвы вместе с порядочным комом земли, который удерживал корни, и каждый такой ком был накрепко замотан в мокрую мешковину. Вокруг лежали туго набитые мешки.

– Мирровые деревья для сада в священной долине, – сказал Сенмут, – и мирра в мешках для благовоний и храма.

– Деревья для Амона, как он и хотел, – сказала она, блестя глазами и протягивая к нему руки. – О Сенмут, это истинное чудо! Прикажи матросам немедленно выгрузить их на берег и переправить через реку, пусть садовники начинают сажать их уже сейчас. Им понадобится много воды. Сколько их здесь?

Она не могла сказать сама, даже приблизительно, потому что молоденькие деревца казались ей целым лесом, растущим из самой палубы.

– Тридцать одно. Мы привезли еще зверей, много золота и другие драгоценные дары.

Некоторое время они стояли и следили за тем, как бережно выгружают на берег деревья. Но вот Амона унесли назад в его святилище, а Хатшепсут и ее придворные вернулись во дворец, последние возбужденно болтали, точно стайка пестрых павлинов. Она поднялась на трон в аудиенц-зале, а знать расположилась вокруг, приготовившись смотреть, как фараон будет принимать дары. Сенмут и Нехези стояли по обе стороны от трона и невозмутимо следили, как, согласно церемониалу, в зал один за другим вносили подарки и складывали у ее ног. Первыми прибыли мешки с миррой, наполнив всю комнату душным, тяжелым ароматом. Тахути и его писцы взвесили их и записали стоимость каждого.